Вообще грубо. Комплексный анализ текста

Простите,я весьма неравнодушна к Бродскому

Подлинная история нашего сознания начинается с первой лжи. Свою я помню.

Говорю это сразу, чтобы избавить читателя от разочарований. Я не праведник (хотя стараюсь не выводить совесть из равновесия) и не мудрец; не эстет и не философ. Я просто нервный, в силу обстоятельств и собственных поступков, но наблюдательный человек

Как ни скромно занятое тобой место, если оно хоть сколько-нибудь прилично, будь уверен, что в один прекрасный день кто-нибудь придет и потребует его для себя или, что еще хуже, предложит его разделить. Тогда ты должен либо драться за место, либо оставить его.
Я предпочитал второе. Вовсе не потому, что не способен драться, а скорее из отвращения к себе: если ты выбрал нечто, привлекающее других, это означает определенную вульгарность вкуса, И вовсе не важно, что ты набрел на это место первым. Первым очутиться даже хуже, ибо у тех, кто приходит следом, аппетит больше твоего, отчасти уже удовлетворенного.

Красота утешает, поскольку она безопасна. Она не грозит убить, не причиняет боли. Статуя Аполлона не кусается, и не укусит пудель Карпаччо. Когда глазу не удается найти красоту (она же утешение), он приказывает телу ее создать, а если и это не удается, приучается находить и в уродстве. ...Ибо красота есть место, где глаз отдыхает.

Видимо, всегда было какое-то "я" внутри той маленькой, а потом несколько большей раковины, вокруг которой "все" происходило. Внутри этой раковины сущность, называемая "я", никогда не менялась и никогда не переставала наблюдать за тем, что происходит вовне. Я не намекаю, что внутри была жемчужина.

Память, я полагаю, есть замена хвоста, навсегда утраченного нами в счастливом процессе эволюции.

В конце концов, скука - наиболее распространенная черта существования, и можно только удивляться, почему она столь мало попаслась в прозе 19-го века, столь склонной к реализму.

Печальная истина состоит в том, что слова пасуют перед действительностью. У меня, по крайней мере, такое впечатление, что все пережитое в русском пространстве, даже будучи отображено с фотографической точностью, просто отскакивает от английского языка, не оставляя на его поверхности никаких следов.

Будь трагический опыт действительно гарантией шедевра, читатели составляли бы ничтожное меньшинство в сравнении с бесконечным, множеством великих авторов, населяющих обветшалые и только что отстроенные пантеоны.

Без преувеличений можно утверждать, что ни один писатель в русской истории не свободен от этого ощущения, приписывающего Божественному Провидению самые чудовищные вещи и считающего их автоматически подлежащими человеческому прощению.

В каком-то смысле (обыкновенный гений) Толстой был неизбежен, потому что (необыкновенный гений) Достоевский был неповторим.

Вообще, грубо говоря, существует два типа людей и, соответственно, два типа писателей. Первый, несомненно составляющий большинство, рассматривает жизнь как единственную доступную нам реальность. . Закрыв его книгу, чувствуешь себя, как в кинотеатре, когда кончился фильм: зажигается свет, и ты выходишь на улицу, восхищаясь "техниколором" или игрой того или иного артиста, которому ты, может быть, даже будешь потом пытаться подражать в манере речи или осанке.
Второй тип - меньшинство - воспринимает свою (и любую другую) жизнь как лабораторию для испытания человеческих качеств, сохранение которых в экстремальных обстоятельствах является принципиально важным как для религиозного, так и для антропологического варианта прибытия к месту назначения. Как писатель, такой человек не балует тебя деталями; вместо них он описывает состояния и закоулки души своих героев с обстоятельностью, вызывающей у тебя прилив благодарности за то, что не был с ним знаком лично. Закрыть его книгу - все равно что проснуться с изменившимся лицом.

Жечь книги - это, в конце концов, всего лишь жест, запрещать их публикацию - это фальсификация времени.

Чтобы в этих обстоятельствах создать значительное произведение, требуется такая степень человеческой цельности, которой чаще обладают трагические герои, нежели авторы трагедии

Не читая стихов общество опускается до такого уровня речи, при котором оно становится легкой добычей демагога или тирана

Нравится нам это или нет, мы здесь для того, чтобы узнать не только что время делает с людьми, но что язык делает с временем.


Может быть даже, говорил я себе, вся европейская культура, с ее соборами, готикой, барокко, рококо, завитками, финтифлюшками, пилястрами, акантами и проч., есть всего лишь тоска обезьяны по утраченному навсегда лесу.

Кто пишет письма с детальным перечислением и анализом увиденных достопримечательностей, испытанных ощущений? И кто читает такие письма? После нас не останется ничего, что заслуживало бы названия корреспонденции.

Пространство для меня действительно и меньше, и менее дорого, чем время. Не потому, однако, что оно меньше, а потому, что оно - вещь, тогда как время есть мысль о вещи. Между вещью и мыслью, скажу я, всегда предпочтительнее последнее.
Режиссер Кирилл Серебренников на стихи Иосифа Бродского "Конец прекрасной эпохи"

Все-таки мы были публикой книжной, а в известном возрасте, веря в литературу, предполагаешь, что все разделяют или должны разделять твой вкусы и пристрастия.

Качество рассказа зависит не от сюжета, а от того, что за чем идет.

Возможно, искусство есть просто реакция организма на собственную малоемкость

Нищий всегда за настоящее.

Любовь больше того, кто любит.

Нас меняет то, что мы любим, иногда до потери собственной индивидуальности.

Человек моей профессии редко претендует на систематичность мышления; в худшем случае, он претендует на систему. Но и это у него, как правило, заемное: от среды, от общественного устройства, от занятий философией в нежном возрасте.

По крайней мере, до тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дело литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства.

Там, где прошло искусство, где прочитано стихотворение, они (тираны) обнаруживают на месте ожидаемого согласия и единодушия - равнодушие и разногласие, на месте решимости к
действию - невнимание и брезгливость.

Философия государства, его этика, не говоря о его эстетике - всегда "вчера"; язык, литература - всегда "сегодня" и часто - особенно в случае ортодоксальности той или иной политической системы - даже и "завтра".

Только если мы решили, что "сапиенсу" пора остановиться в своем развитии, следует литературе говорить на языке народа. В противном случае народу следует говорить на языке литературы.
Иосиф Бродский. Почти элегия

Я не думаю, что я знаю о жизни больше, чем любой человек моего возраста, но мне кажется, что в качестве собеседника книга более надежна, чем приятель или возлюбленная.

И в момент этого разговора писатель равен читателю, как, впрочем, и наоборот, независимо от того, великий он писатель или нет.

Книга является средством перемещения в пространстве опыта со скоростью переворачиваемой страницы

Среди преступлений наиболее тяжким является не преследование авторов, не цензурные ограничения и т. п., не предание книг костру. Существует преступление более тяжкое - пренебрежение книгами, их нечтение. За преступление это человек расплачивается всей своей жизнью; если же преступление если же преступление это совершает нация - она платит за это своей историей.

Я полагаю, что для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительней, чем для человека, Диккенса не читавшего.

Кто-кто, а поэт всегда знает, что то, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка, что не язык является его инструментом, а он - средством языка к продолжению своего существования

Начиная стихотворение, поэт, как правило, не знает, чем оно кончится, и порой оказывается очень удивлен тем. что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал. Это и есть тот момент, когда будущее языка вмешивается в его настоящее.
Светлана Сурганова Бабочка Стихи Иосифа Бродского

Я брел по какой-то бесконечной главной улице с ревущими клаксонами, запруженной то ли людьми, то ли транспортом, не понимая ни слова, - и вдруг мне пришло в голову, что это и есть тот свет, что жизнь кончилась, но движение продолжается; что это и есть вечность

Рождественский романс
Вот я вновь посетил...
Испанская танцовщица

Подлинная история нашего сознания начинается с первой лжи. Свою я помню.

Говорю это сразу, чтобы избавить читателя от разочарований. Я не праведник (хотя стараюсь не выводить совесть из равновесия) и не мудрец; не эстет и не философ. Я просто нервный, в силу обстоятельств и собственных поступков, но наблюдательный человек

Как ни скромно занятое тобой место, если оно хоть сколько-нибудь прилично, будь уверен, что в один прекрасный день кто-нибудь придет и потребует его для себя или, что еще хуже, предложит его разделить. Тогда ты должен либо драться за место, либо оставить его.
Я предпочитал второе. Вовсе не потому, что не способен драться, а скорее из отвращения к себе: если ты выбрал нечто, привлекающее других, это означает определенную вульгарность вкуса, И вовсе не важно, что ты набрел на это место первым. Первым очутиться даже хуже, ибо у тех, кто приходит следом, аппетит больше твоего, отчасти уже удовлетворенного.

Красота утешает, поскольку она безопасна. Она не грозит убить, не причиняет боли. Статуя Аполлона не кусается, и не укусит пудель Карпаччо. Когда глазу не удается найти красоту (она же утешение), он приказывает телу ее создать, а если и это не удается, приучается находить и в уродстве. ...Ибо красота есть место, где глаз отдыхает.


Эти категории - детство, взрослость, зрелость - представляются мне весьма странными, и если я пользуюсь ими иногда в разговоре, то про себя все равно считаю заемными.

Видимо, всегда было какое-то "я" внутри той маленькой, а потом несколько большей раковины, вокруг которой "все" происходило. Внутри этой раковины сущность, называемая "я", никогда не менялась и никогда не переставала наблюдать за тем, что происходит вовне. Я не намекаю, что внутри была жемчужина.

Память, я полагаю, есть замена хвоста, навсегда утраченного нами в счастливом процессе эволюции.

В конце концов, скука - наиболее распространенная черта существования, и можно только удивляться, почему она столь мало попаслась в прозе 19-го века, столь склонной к реализму.

Печальная истина состоит в том, что слова пасуют перед действительностью. У меня, по крайней мере, такое впечатление, что все пережитое в русском пространстве, даже будучи отображено с фотографической точностью, просто отскакивает от английского языка, не оставляя на его поверхности никаких следов.

Будь трагический опыт действительно гарантией шедевра, читатели составляли бы ничтожное меньшинство в сравнении с бесконечным, множеством великих авторов, населяющих обветшалые и только что отстроенные пантеоны.

Без преувеличений можно утверждать, что ни один писатель в русской истории не свободен от этого ощущения, приписывающего Божественному Провидению самые чудовищные вещи и считающего их автоматически подлежащими человеческому прощению.

В каком-то смысле (обыкновенный гений) Толстой был неизбежен, потому что (необыкновенный гений) Достоевский был неповторим.

Вообще, грубо говоря, существует два типа людей и, соответственно, два типа писателей. Первый, несомненно составляющий большинство, рассматривает жизнь как единственную доступную нам реальность. . Закрыв его книгу, чувствуешь себя, как в кинотеатре, когда кончился фильм: зажигается свет, и ты выходишь на улицу, восхищаясь "техниколором" или игрой того или иного артиста, которому ты, может быть, даже будешь потом пытаться подражать в манере речи или осанке.
Второй тип - меньшинство - воспринимает свою (и любую другую) жизнь как лабораторию для испытания человеческих качеств, сохранение которых в экстремальных обстоятельствах является принципиально важным как для религиозного, так и для антропологического варианта прибытия к месту назначения. Как писатель, такой человек не балует тебя деталями; вместо них он описывает состояния и закоулки души своих героев с обстоятельностью, вызывающей у тебя прилив благодарности за то, что не был с ним знаком лично. Закрыть его книгу - все равно что проснуться с изменившимся лицом.

Жечь книги - это, в конце концов, всего лишь жест, запрещать их публикацию - это фальсификация времени.

Чтобы в этих обстоятельствах создать значительное произведение, требуется такая степень человеческой цельности, которой чаще обладают трагические герои, нежели авторы трагедии

Не читая стихов общество опускается до такого уровня речи, при котором оно становится легкой добычей демагога или тирана

Нравится нам это или нет, мы здесь для того, чтобы узнать не только что время делает с людьми, но что язык делает с временем.


Может быть даже, говорил я себе, вся европейская культура, с ее соборами, готикой, барокко, рококо, завитками, финтифлюшками, пилястрами, акантами и проч., есть всего лишь тоска обезьяны по утраченному навсегда лесу.

Кто пишет письма с детальным перечислением и анализом увиденных достопримечательностей, испытанных ощущений? И кто читает такие письма? После нас не останется ничего, что заслуживало бы названия корреспонденции.

Пространство для меня действительно и меньше, и менее дорого, чем время. Не потому, однако, что оно меньше, а потому, что оно - вещь, тогда как время есть мысль о вещи. Между вещью и мыслью, скажу я, всегда предпочтительнее последнее.
Режиссер Кирилл Серебренников на стихи Иосифа Бродского "Конец прекрасной эпохи"

Все-таки мы были публикой книжной, а в известном возрасте, веря в литературу, предполагаешь, что все разделяют или должны разделять твой вкусы и пристрастия.

Качество рассказа зависит не от сюжета, а от того, что за чем идет.

Возможно, искусство есть просто реакция организма на собственную малоемкость

Нищий всегда за настоящее.

...любовь больше того, кто любит.

Нас меняет то, что мы любим, иногда до потери собственной индивидуальности.

Человек моей профессии редко претендует на систематичность мышления; в худшем случае, он претендует на систему. Но и это у него, как правило, заемное: от среды, от общественного устройства, от занятий философией в нежном возрасте.

По крайней мере, до тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дело литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства.

Там, где прошло искусство, где прочитано стихотворение, они (тираны) обнаруживают на месте ожидаемого согласия и единодушия - равнодушие и разногласие, на месте решимости к
действию - невнимание и брезгливость.

Философия государства, его этика, не говоря о его эстетике - всегда "вчера"; язык, литература - всегда "сегодня" и часто - особенно в случае ортодоксальности той или иной политической системы - даже и "завтра".

Только если мы решили, что "сапиенсу" пора остановиться в своем развитии, следует литературе говорить на языке народа. В противном случае народу следует говорить на языке литературы.
Иосиф Бродский. Почти элегия

Я не думаю, что я знаю о жизни больше, чем любой человек моего возраста, но мне кажется, что в качестве собеседника книга более надежна, чем приятель или возлюбленная.

И в момент этого разговора писатель равен читателю, как, впрочем, и наоборот, независимо от того, великий он писатель или нет.

Книга является средством перемещения в пространстве опыта со скоростью переворачиваемой страницы

Среди преступлений наиболее тяжким является не преследование авторов, не цензурные ограничения и т. п., не предание книг костру. Существует преступление более тяжкое - пренебрежение книгами, их нечтение. За преступление это человек расплачивается всей своей жизнью; если же преступление если же преступление это совершает нация - она платит за это своей историей.

Я полагаю, что для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительней, чем для человека, Диккенса не читавшего.

Кто-кто, а поэт всегда знает, что то, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка, что не язык является его инструментом, а он - средством языка к продолжению своего существования

Начиная стихотворение, поэт, как правило, не знает, чем оно кончится, и порой оказывается очень удивлен тем. что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал. Это и есть тот момент, когда будущее языка вмешивается в его настоящее.
Светлана Сурганова Бабочка Стихи Иосифа Бродского

Я брел по какой-то бесконечной главной улице с ревущими клаксонами, запруженной то ли людьми, то ли транспортом, не понимая ни слова, - и вдруг мне пришло в голову, что это и есть тот свет, что жизнь кончилась, но движение продолжается; что это и есть вечность

Вчера прочитала эссе Бродского "Катастрофы в воздухе" и испытала огромное удовольствие - и от формы, и от содержания. Оно меня просто спасло от настроения, вызванного прошедшим несколькими часами ранее отвратительным и унизительным собеседованием.

Так и хочется процитировать здесь несколько моментов. Не со всем я согласна, буду комментировать по ходу.

"В прозе, не являющейся искусством, страшно то, что она компрометирует описываемую в ней жизнь и играет роль ограничителя в развитии индивидуума. Такого рода проза предлагает нам конечные вещи там, где искусство предложило бы бесконечные, успокоение вместо стимула, утешение вместо приговора."

С этим не поспоришь. Но, насколько я поняла, Бродский не признает за "прозой, не являющейся искусством", даже права на существование, не говоря уже о какой-то пользе. С этим я не согласна. Так сказать, "прозы всякие нужны".

"Нравится это нам или нет, искусство - линейный процесс.(...). История искусств - это история наращивания и уточнения, история расширения перспективы человеческого мироощущения, история обогащения или, чаще, конденсация средств выражения."

«Семидесятые прошли под знаком Набокова, который против Платонова – все равно что канатоходец против альпиниста, взобравшегося на Джомолунгму».

Тут я испытала некоторое мстительное удовлетворение, поскольку сама не люблю Набокова и никогда не понимала любви к нему многих моих друзей и приятелей: Вальки, Саши Друнина, Лены Юркиной и т.д. Правда, сравнивать его с любимым мной Платоновым мне никогда в голову не приходило. Наверно, потому, что для меня, в отличие от Бродского, искусство не является линейным процессом.

«За исключением Льва Шестова (…), русская проза пошла за Толстым, с радостью избавив себя от восхождения на духовные высоты Достоевского».

«Вообще, грубо говоря, существует два типа людей и, соответственно, два типа писателей. Первый, несомненно составляющий большинство, рассматривает жизнь как единственную доступную нам реальность. Став писателем, такой человек принимается воспроизводить эту реальность в мельчайших деталях – он даст тебе и разговор в спальной, и батальную сцену, (…). Закрыв его книгу, чувствуешь себя как в кинотеатре, когда кончился фильм (…): зажигается свет, и ты выходишь на улицу, восхищаясь «техниколором» или игрой того или иного артиста (…). Второй тип – меньшинство – воспринимает свою (и любую другую) жизнь как лабораторию для испытания человеческих качеств, сохранение которых в экстремальных обстоятельствах является принципиально важным как для религиозного, так и для антропологического варианта прибытия к месту назначения. Как писатель такой человек не балует тебя деталями; вместо них он описывает состояния и закоулки души своих героев (…). Закрыть его книгу – все равно что проснуться с изменившимся лицом.»

Интересно, что Бродский сокрушается по поводу того, что русская литература пошла по «описательному» пути Толстого, очень завуалированно. Над некоторыми фразами (которые я не цитировала) приходится долго думать, прежде чем понимаешь, что он хотел сказать. Что-то мешает ему писать о Толстом более четко и определенно. Наверно, трудно свергать такие крупные авторитеты.

Еще хочется сказать о Достоевском. Я давно заметила, что бывают люди, довольно умные и глубокие, которые абсолютно не понимают и не принимают Достоевского. Вот, например, Татьяна Толстая, творческий вечер которой я описывала в прошлой записи, сказала примерно следующее: «Достоевского я не люблю, потому что он подозревает во мне то, чего во мне нет». Такое мнение я слышала и читала много раз. Например, так же, только гораздо более грубо, говорил Бунин (слова его передал кто-то другой в своих мемуарах – Мариенгоф, что ли?). Может, действительно есть люди, в которых нет того, о чем пишет Достоевский? (Во мне вот точно есть. Никогда ни секунды в этом не сомневалась). Когда-то я думала, что такое разделение людей сродни разделению их на циклоидов и шизоидов (любят Достоевского, разумеется, вторые). Но, наверно, не так все просто.

В каком-то смысле (обыкновенный гений) Толстой был неизбежен, потому что (необыкновенный гений) Достоевский был неповторим.

Иосиф Бродский

Вообще, грубо говоря, существует два типа людей и, соответственно, два типа писателей. Первый, несомненно составляющий большинство, рассматривает жизнь как единственную доступную нам реальность. . Закрыв его книгу, чувствуешь себя, как в кинотеатре, когда кончился фильм: зажигается свет, и ты выходишь на улицу, восхищаясь "техниколором" или игрой того или иного артиста, которому ты, может быть, даже будешь потом пытаться подражать в манере речи или осанке.

Второй тип - меньшинство - воспринимает свою (и любую другую) жизнь как лабораторию для испытания человеческих качеств, сохранение которых в экстремальных обстоятельствах является принципиально важным как для религиозного, так и для антропологического варианта прибытия к месту назначения. Как писатель, такой человек не балует тебя деталями; вместо них он описывает состояния и закоулки души своих героев с обстоятельностью, вызывающей у тебя прилив благодарности за то, что не был с ним знаком лично. Закрыть его книгу - все равно что проснуться с изменившимся лицом.

Нравится нам это или нет, мы здесь для того, чтобы узнать не только что время делает с людьми, но что язык делает с временем.

Не читая стихов общество опускается до такого уровня речи, при котором оно становится легкой добычей демагога или тирана

Качество рассказа зависит не от сюжета, а от того, что за чем идет.

Возможно, искусство есть просто реакция организма на собственную малоемкость

Только если мы решили, что "сапиенсу" пора остановиться в своем развитии, следует литературе говорить на языке народа. В противном случае народу следует говорить на языке литературы.
Иосиф Бродский. Почти элегия

Среди преступлений наиболее тяжким является не преследование авторов, не цензурные ограничения и т. п., не предание книг костру. Существует преступление более тяжкое - пренебрежение книгами, их нечтение. За преступление это человек расплачивается всей своей жизнью; если же преступление если же преступление это совершает нация - она платит за это своей историей.

________________________________________ ________________________________________ _________________

Подлинная история нашего сознания начинается с первой лжи. Свою я помню.

Говорю это сразу, чтобы избавить читателя от разочарований. Я не праведник (хотя стараюсь не выводить совесть из равновесия) и не мудрец; не эстет и не философ. Я просто нервный, в силу обстоятельств и собственных поступков, но наблюдательный человек

Как ни скромно занятое тобой место, если оно хоть сколько-нибудь прилично, будь уверен, что в один прекрасный день кто-нибудь придет и потребует его для себя или, что еще хуже, предложит его разделить. Тогда ты должен либо драться за место, либо оставить его.
Я предпочитал второе. Вовсе не потому, что не способен драться, а скорее из отвращения к себе: если ты выбрал нечто, привлекающее других, это означает определенную вульгарность вкуса, И вовсе не важно, что ты набрел на это место первым. Первым очутиться даже хуже, ибо у тех, кто приходит следом, аппетит больше твоего, отчасти уже удовлетворенного.

Красота утешает, поскольку она безопасна. Она не грозит убить, не причиняет боли. Статуя Аполлона не кусается, и не укусит пудель Карпаччо. Когда глазу не удается найти красоту (она же утешение), он приказывает телу ее создать, а если и это не удается, приучается находить и в уродстве. ...Ибо красота есть место, где глаз отдыхает.

Эти категории - детство, взрослость, зрелость - представляются мне весьма странными, и если я пользуюсь ими иногда в разговоре, то про себя все равно считаю заемными.

Видимо, всегда было какое-то "я" внутри той маленькой, а потом несколько большей раковины, вокруг которой "все" происходило. Внутри этой раковины сущность, называемая "я", никогда не менялась и никогда не переставала наблюдать за тем, что происходит вовне. Я не намекаю, что внутри была жемчужина.

________________________________________ ________________________________________ __________________

ВАРИАНТ.

(1) Вообще грубо говоря существу..т два типа лю­дей и соответствен..о два типа писателей. (2) Пер­вый (не) сомнен..о составляющий большинство рассматривает жизнь как единствен..ую доступную нам реальность. (3) Став писателем такой человек прин..мается воспроизводить эту реальность в м..льчай­ших деталях он даст тебе и разговор в спальной и детальную сцену ф..ктуру мебельной обивки ар..маты привкусы с точностью соперничающей может быть даже с самой реальностью. (4) Закрыв его кни­гу чувствуешь себя как в кинотеатр.. когда кончил­ся фильм заж…гается свет и ты выход…шь на ули­цу восх..щаясь «техниколором» или игрой того или иного артиста, которому ты может быть да (же) буд..шь потом пытат..ся подряжать в манер., речи или осанке. (5) Второй тип меньшинство восприн..мает свою (и любую другую) жизнь как л..б..раторию для испытания человеческих качеств сохранение которых в..кстр..мальных обстоятель­ствах являет..ся принципиально важным как для религиозного так и для антропологического вари­анта прибытия к месту назначения. (6) Как писа­тель такой человек (не) балует тебя деталями (в) место них он описывает состояния и закоулки души своих героев с обстоятельностью вызывающ..и у тебя пр..лив бл..г..дарности за (то) что (не) был с ним знаком лично. (7) Закрыть его книгу все рав­но что проснут..ся с изм..нивш..мся лицом.

И. Бродский

ГРАММАТИЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

1. Укажите тему текста

2. Назовите основную мысль текста.

3. Определите стиль текста (докажите свое мнение).

4. Определите тип текста (докажите свое мнение)

5.Расставьте недостающие знаки препинания. Вставьте, где нуж­но, пропущенные буквы.

6. Произведите фонетический разбор слова обивка.

9. Укажите способ словообразования следующих слов:

рассматривать -____________________

несомненно -_______________________

привкусы -_________________________

воспринимает -

10 Укажите номер предложения, в котором между главными членами ставится тире.

11. Произведите синтаксический разбор последнего предложения.

КОМПЛЕКСНЫЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА.

ВАРИАНТ.

Заключен..ый Чичеванов грабитель и убийца досиживал на особом р..жиме последние сутки. (На) завтра его должны были освободить. За плечами ос­т..валось двадцать лет срока.

Мне пок..залось (не) лепым так бдительно охр..нять зэка. Ведь ему оставалось сидеть (не) сколь­ко часов.

Я выпустил его из камеры. Он выпрыгнул на ходу и бежал.

Шесть часов спустя его задержали... Чичева­нов успел взломать продуктовый ларь и дико напит..ся. За побег и кражу ему добавили четыре года...

Случившееся казалось (не) вероятным.

Но капитан Прищепа мне все разъяснил. Чи­чеванов отс..дел 20 лет. Он привык. Тюрьма пере­строила его кровообращение его дыхательный и ве­
ст, .булярный ап..арат. За воротами тюрьмы ему (н..)чего было делать. Он дико боялся свободы и зад..хнулся как рыба...

(Н..) что подобное испытываем и мы рос..ийские эмигранты.

Десятилетиями мы жили в условиях т..тальной (не) свободы. Мы были сплющен..ы (на) подобие камбалы тягчайшим грузом всяческих запретов. И вдруг нас подхватил разрывающий легкие ураган свободы.

И мы отправились взламывать продуктовый ларь.

С. Довлатов

ГРАММАТИЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

1. Назовите тему текста.

2. Определите количество микротем.

3. Назовите основную мысль текста.

4. Определите стиль текста (докажите свое мнение).

5. Определите тип текста (докажите свое мнение).

6. Расставьте недостающие знаки препинания. Вставьте, где нужно, пропущенные буквы.

7. Определите, какое средство (однокоренные слова, синонимы,
повтор, местоимение, союзы) используется для связи двух по­следних предложений.

8.. Произведите морфемный разбор слов:
случившееся
кровообращение
невероятным.

9. Контрольная работа. Вставьте, если нужно, ь.

Брош.., клян..чить, мелоч.., мелоч..нос..ть, у этих яблон.. и груш.., отсроч..те платеж.., медвеж..я глуш.., охотнич…е руж..е, настеж.., исподлоб..я, по-медвеж..и, участвует., в борьбе, спряч.. мяч, витяз.. могуч.., январ..ский, вскач.., невтерпеж.., лягушач..и, славяниз..м, стрел..бище, мен..шинство, ден..щик, булоч..ник, близ.. пастбищ.., кавыч..ки.