• Поморский народный характер. Поморы

Поморский народный характер
Бьярмия и Поморье

Справка.
Поморы – отличительное самоназвание (этноним) коренной этнической общности
европейского Севера России (Поморья).
Этноним “поморы” возник не позднее 12 века на юго-западном (Поморском)
берегу Белого моря, и в течении 14-16 вв распространился далеко на юг и
восток от места своего возникновения. Этногенез поморов был обусловлен
слиянием культур протопоморских, преимущественно угро-финских (чудских)
племен Беломорья и первых древнерусских колонистов, активно заселявших
территории Заволочья.

В 12-15 вв. Поморье было колонией Великого Новгорода. В 15-17 вв. Поморьем
назывался обширный экономический и административный район по берегам
Белого моря, Онежского озера и по рр. Онега, Северная Двина, Мезень,
Пинега, Печора, Кама и Вятка, вплоть до Урала. К началу 16 в. Поморье
присоединилось к Москве. В 17 веке в 22 уездах Поморья основную массу
населения составляли свободные «черносошные» крестьяне. В 19 веке Поморье
стали также называть Русским Севером, европейским севером России и т.д.
Впоследствии термин Поморье стал размываться, этноним «поморы» стал
вытесняться обезличенным термином «северяне», однако несмотря на активные
процессы ассимиляции поморов в великорусском этносе (этноним великороссы
возник в 19 веке), поморы сохранили свое этническое (национальное)
самосознание до наших дней. Этот факт, в частности, подтверждают данные
всероссийской переписи населения 2002 года, где поморы указывали свою
этническую принадлежность в графе «национальность» (реестровый код
переписи №208 «национальность – помор»).
Признаками этнической общности поморов являются: этническое (национальное)
самосознание и самоназвание (этноним) «поморы», общность исторической
территории (Поморье), общность культуры Поморья, общность языка (поморская
«говоря»), этнический (национальный) характер, этническое религиозное
мировоззрение (Поморская древлеправославная церковь), общность
традиционной экономики и другие факторы.
Поморский народный характер
С.А.Токарев в “Этнографии народов СССР” пишет: “...на окраинах коренной
русской территории и в местах позднейшей колонизации сложились гораздо
более своеобразные и обособленные культурно-географические типы русского
населения. К числу их принадлежат прежде всего поморы на берегах Белого и
Баренцева морей. Попав в непривычные условия, они выработали у себя
совершенно своеобразный культурно-хозяйственный тип, основанный на
преобладании промыслового приморского хозяйства. Смелые мореходы,
предприимчивые промышленники, поморы выделяются и особыми чертами
характера...”.
Какие же особые черты поморского характера выделяли исследователи Русского
Севера?
Описывая помор Кемского уезда, А.А.Каменев замечает: “Туземцы этого
богатого края... в физическом отношении развиты лучше, рослее, здоровее и
в деятельности энергичнее, почему живут богаче. Такая физическая
развитость народа благоприятно действует на приращение населения, которое
колеблется между 3/4 и целым процентом на 100, чего в других местностях
Архангельской губернии не видно”. В 1863 году в “Материалах для подробного
описания Архангельской губернии” отмечается крепкое телосложение,
статность и приятная наружность поморов. По наблюдениям авторов, они
“имеют большей частью русые волосы, твердую поступь, широкую и выдающуюся
грудь, хорошо сложенные мускулистые руки и ноги, развязны в движениях,
ловки, сметливы, неустрашимы, опрятны и щеголеваты, особенно женщины”.
Интересные наблюдения об особом психическом складе северян мы находим в
географическом сборнике для чтения в семье и школе “Россия”, автором
которого являлся С.Меч. “По берегам Белого моря, - писал он, - разбросано
довольно много деревень, населенных поморами - настоящими русскими людьми,
рослыми, плечистыми, железного здоровья, неустрашимыми, привыкшими смело
смотреть в лицо смерти. Поморские женщины также отличаются мужеством,
смелостью, привычкой к морю и к его опасностям”. А.Михайлов также выделяет
именно эти качества помор. “Несмотря на исключительно почти потребление
рыбы, и преимущественно соленой, - пишет он, - население Беломорского края
- народ все-таки здоровый, рослый и чрезвычайно крепкого телосложения.
Морские промыслы, от которых большинство кормится, обрекают помора, еще с
малолетства, на тяжелую, полную опасностей и лишений разного рода жизнь,
развивая в нем необыкновенную предприимчивость духа, соединенную с
отвагою, изумительную в глазах человека, выросшего среди иной жизненной
обстановки”. По мнению Н.Козлова, жителей Кемского и Онежского берегов, а
также помор печорских селений отличает сметливость, способность к торговым
делам и в то же время строгая нравственность, привязанность к семейной
жизни и честность.
Многих исследователей поражал “какой-то особенно острый, из глубины взгляд
и умные глаза, понимающие по-своему жизнь и истину. Тип жизненный и
несомненно говорит о предках новгородцах, сделавшихся только на Севере
упрямыми и молчаливыми”. С.О.Огородников, говоря вообще о поморах
Архангельской губернии, называет их “отважными и сметливыми от природы”;
“это народ энергичный, настойчивый, жизнеспособный, привыкший к борьбе с
капризами морской стихии”, - считает А.А.Каменев; “характер помора -
энергичный, смелый, предприимчивый”, - отмечает М.С.Богданков,
А.А.Жилинский добавляет, что “по своей смышлености и отважности, поморы не
имеют себе равных среди русских”. О русском населении Печорского уезда
один из руководителей производившегося там в 1903 году
подворно-экономического исследования, доктор С.В.Мартынов свидетельствует,
что оно, “по сравнению с крестьянами центральной полосы России, заметно
отличается большею самостоятельностью, сметливостью и предприимчивостью”.
Великорусское население центральной части губернии, Архангельского уезда,
по словам доктора Рихарда Поле, “является превосходным человеческим
материалом, который при соответственном воспитании и направлении мог бы
сделать очень многое в экономическом отношении”. Вообще же великорусское
население северной части России, по свидетельству доктора Поле, “своими
качествами, физическими и умственными, далеко превосходит жителей средней
части России”.
По свидетельству И.Калинина, помор-онежанин – “натура цельная,
гармоническая; он крепок телом и духом; его мировоззрение и основные черты
характера не легко поддаются ломке”. Он отмечает, что у онежан “сильный
характер, в котором есть то, что зовется “благородной упрямкой”, и в этом
отношении Ломоносов может служить прототипом истых северян”. По мнению
автора, онежанин – “человек прямой, не ленивый, не лукавый, ибо он не мог
усвоить эти рабские пороки, так как с древних времен ни перед кем не гнул
своей шеи. Он трудолюбив, потому что с древности привык работать только
для себя”.
В.Насоновский сравнивает психологию крестьянина Холмогорского уезда с
психологией крестьянина остальной Руси: “Это не мужик, а князь. Ни иго
татарщины, ни иго крепостничества, ни иго удельного чиновничества не
исковеркало его души. Основные черты его характера: независимость,
прямодушие, сознание собственного достоинства, спокойная рассудительность,
отсутствие болтливости, что с первого взгляда кажется замкнутостью; в нем
нет и признаков лукавой хитрецы и подобострастия, свойственных в большей
или меньшей степени крестьянину остальной Руси по отношению, например, к
чиновному люду: с последними он снисходительно деликатен”. Свободный,
промышленно-предпринимательский дух поморов, привыкших полагаться на свои
знания, опыт, умение больше, чем на “божью волю”, поддерживал в них
чувство собственного достоинства и убеждение в том, что их земля - Поморье
- освоена и устроена собственными силами. Помор привязан к своей Родине,
любит ее, “как вечную кормилицу”, “доволен своею судьбою и счастлив
по-своему”.
Таким образом, предприимчивый, беспокойный, бунтарский дух русских
переселенцев заложил основу определенного психического склада, который в
результате естественного отбора привел к закреплению необходимых свойств и
черт личности: чувство собственного достоинства, свобода действий,
независимость, живой ум, сдержанность и понятие своей особости. Уровень
сформированности и развитости особых черт характера поморских жителей
непосредственно влиял на процесс воспитания, на цели воспитания, которые
косвенно формировались через эту же характеристику основных свойств
характера положительные качества человека, психический тип личности), т.е.
на воспитательные идеалы, семейные отношения, нравственные ценности, на
воспитание трудолюбия и многое другое.
Бьярмия и Поморье
Вопрос о месте нахождения Бьярмаланда имеет очень значительную
исследовательскую литературу, как в России, так и в Скандинавских странах.
Большинство исследователей отмечает, что топоним «Бьярмаланд» происходит
от этнонима «бьярм». Также практически все отмечают, что и этноним, и
топоним встречаются только в скандинавских источниках и не встречаются в
славянских (исключение составлял В.Н.Татищев, нашедший в летописи Иоакима,
епископа Новгородского, указание на то, что Корелия именуется «Бьярмией»,
однако эту летопись никто кроме Татищева не встречал). Географически
современные исследователи готовы позиционировать Бьярмию в самых разных
местах. Можно отметить три-четыре основных варианта: Балтийский (Рижский
залив или Восточная Пруссия), Заполярный (Кольский полуостров или
норвежская Лапландия) и Беломорский (устье или нижнее течение Северной
Двины, либо берег Белого моря между Онегой и Варзугой). К Беломорскому
варианту примыкают также экзотические попытки поместить Бьярмаланд в
Ярославское Поволжье или в Пермскую область (примыкают, поскольку в данном
случае подтверждается продвижение к ним через Северную Двину, поскольку ни
на Волгу, ни на Каму или Вычегду иного водного пути просто нет).

В 890 году записаны ответы на вопросы короля Англии Альфреда, которые дали
Отер и Вульфстан, первые викинги, достигшие Бьярмаланда. Отер и Вульфстан
дойдя до устья большой реки вошли в нее, но почти сразу повернули обратно,
поскольку побережье (по одному берегу) было заселено и они опасались
нападения местных жителей.
Набег на Бьярмаланд, сопровождавшийся битвой у реки Вина был совершен
конунгом Эйриком Кровавая Секира, правившим в 940-945 годах.
Следующий набег возглавил конунг Харальд Серая Шкура, правивший в 960-970
годах. Харальд также дал битву бьярмам на реке Вина, причем в данном
случае сага («Сага о Харальде Серая Шкура») уточняется, что «Вождь
наипервейший Задал жару бьярмам В селенье на Вине».
Наконец, в 1026 конунг Олаф послал Карли в Бьярмаланд. К Карли
присоединился его брат Гуннстейн, а за ними двинулся Торир Собака. Прибыв
в Бьярмаланд они остановились в торговом месте, где купили меха. После
завершения торга они решили ограбить храм, спустившись по реке, они
высадились на берег, прошли ровным местом, а затем через лес вышли к
поляне, на которой стоял храм бога Йомалы. Храм был разграблен и викинги
унесли столько, сколько смогли. Важно отметить, что Карли, Гуннстейн и
Торир уже опасались вступать в открытую битву и действовали хитростью. В
саге («Сага об Олафе святом») отмечается, что викинги ретировались как
только их заметила стража храма, в который они проникли не через ворота, а
перепрыгнув через забор.

По поводу этнонима «бьярм» ситуация проще. Практически все исследователи
отмечают (необходимо отметить, что количество таковых много меньше, чем
исследователей места нахождения Бьярмаланда»), что слово «бьярм» является
искаженным «перм». Под этим самым «перм» как правило понимается «пермяк»,
хотя недавно возникла и теория о том, что этот термин надо отождествлять с
«permi», как в некоторых финских говорах именуют карельских коробейников –
бродячих торговцев. Обе теории не выдерживают критики. Действительно, одно
из угро-финских племен именовалось «парма», однако оно отстояло от устья
Двины минимум на 600 км (если под местом расселения понимать верховья
Вычегды), а то и на несколько тысяч, с учетом волоков (собственно
теперешний северный Урал). Этноним «парма» никогда не применялся к
населению Подвинья. Удивительно, однако, то, что в Подвинье славянские
летописи помещали народность «чудь белоглазая» или «чудь заволоцкая». Хотя
под «чудью» вообще понимались угро-финны, удивительно, что жители Подвинья
оказались единственным угро-финским народом, применительно к которому
славяне не пытались адаптировать его же собственное самоназвание (все иные
угро-финские племена славяне называли более или менее успешно копируя их
самоназвания – емь, сумь, водь, эсть, весь, самоядь, меря, водь, мордьва,
та же парма), и лишь «чудь белоглазая» осталась в летописях без уточнения.
Объяснение может быть лишь одно: «чудь белоглазая» в славянских летописях
именовалась и иным именем, однако более поздние исследователи просто «не
замечают» этот термин, который в период от написания этих летописей до
момента их исследований начал распространяться на совершенно иную
общность. Я говорю о поморах. Этноним «помор» и топоним «Поморье»
появляются в русских источниках еще в XI-XII веках, долго соседствуют с
этнонимами «чудь белоглазая», «чудь заволоцкая» и топонимом «Заволочье»,
пока примерно в XV-XVI веках не замещают их окончательно. К этому моменту
под поморами окончательно понимается вольное славяноязычное укоренившееся
население Северо-Восточной Европы, на которую распространяется и топоним
«Поморье». Аналогичный процесс чуть ранее происходил на Балканах, где
пришедшее тюркское племя булгар было полностью растворено славянским
населением, которое продолжило называть себя болгарами, а свою землю
Болгарией. Эта теория, кстати, полностью поясняет и отсутствие в русских
летописях топонима «Бьярмия» и этнонима «Бьярм» (равно как и отсутствие в
скандинавских источниках этнонима «помор» и топонима «Поморье»): одни и те
же слова на финно-угорском языке скандинавы и славяне отображали так, как
услышали и так, как могли. Известно, что русский язык более богат
фонетически, нежели скандинавские и угро-финские языки. При этом финны не
используют звук «б» замещая его в заимствованных словах звуком «п» (самый
простой пример – Выборг, который по-фински называется Виипури), а
скандинавы, наоборот, предпочитают твердые гласные, и практически не
использую «п». Особенностью языка восточных славян достаточно долго была
вольная перестановка гласных и согласных в слогах особенно в
заимствованиях из других языков (опять-таки, самый простой пример –
преобразование греческого имени ГЕоргий и в русское ЕГорий). В этой
ситуации вполне возможно ситуация, при которой самоназвание чуди, к
примеру, «помар» было воспринято викингами как «бьярм», а славянами как
«помор». Для славян подобное переосмысление было вполне объяснимо еще и
тем, что «помор» вполне может обозначать и жителя морского побережья (хотя
важно отметить, что возникновение этого этнонима могло быть лишь
результатом переосмысления именно иноязычного термина, поскольку более ни
одну этническую группу жителей ни одного морского берега ни письменная, ни
устная русские традиции поморами не именуют; ярким примером может быть
переосмысление топонима «Колмогоры», происходящего от финно-угорского
числительного «кольм» («три»), на затем переосмысленного в «Холмогоры»).
На мой взгляд, подобная теория является единственным логичным объяснением
как того, почему русские, тесное взаимодействие которых с бьярмами
подтверждается очень многими сагами викингов, не сохранили в своей
письменной и устной традиции термин «бьярм», так и того, что норвежцы,
взаимодействуя с поморами в течении многих веков, термин «помор» стали
использовать лишь в новое и новейшее время.

Вернемся однако в IX-XI века к набегам викингов на Бьярмаланд. Итак, Отер
и Вульфстан на берегах полноводной реки (которую прошедшие за ними Эйрик
Кровавая Секира, Харальд Серая Шкура и Карли с Ториром Собакой называли
Вина) нашли многочисленное население. Какое-то население должно были быть
на берегах Вины и во времена набега Эйрика Кровавая Секира – иначе ему
просто некого было бы побеждать. В саге о набеге Харальда Серая Шкура
содержится уточнение о том, что бьярмы не просто временами встречались на
берегу Вины, а имели собственное поселение, у которого и состоялся бой.
Сейчас сложно сказать, возникло это поселение в период между походами
Эйрика и Харальда, то есть не позднее 970 года, либо уже существовало во
времена Эйрика или даже Отера, но просто не было отражено в сагах. В любом
случае, саги демонстрируют, что не позднее 970 года в устье реки Северная
Двина возникло столь значительное поселение, что дать бой рядом с ним было
достойно норвежского конунга.

Важно заметить кардинальное изменение отношения викингов к бьярмам между
походом Харальда и набегом Карли и Торира. Если Харальд пришел воевать, а
значит изначально был уверен в своей победе, то Карли, Гуннстейн и Торир
воевать уже не рисковали, предпочли сначала просто поторговать, а затем,
сделав вид, что уходят домой, высадились на берег и вернулись к храму.
Говоря проще, Карли со товарищи воевать не собирались и воевать не стали,
они просто под покровом ночи и пока не появилась охрана элементарно
ограбили храм. Вывод из этого изменения отношения викингов к бьярмам может
быть один: за пятьдесят лет местное население столь возросло, что как
минимум три дружины викингов (Карли, его брата Гуннстейна и Торира Собаки)
опасались выступить против них в открытом бою. Вполне возможно, впрочем и
то, что победы Эйрика Кровавая Секира и Харальда Серая Шкура дались им в
результате столь кровопролитного боя («Сага о Харальде Серая Шкура»
описывает «Стойко княжич в метели стрел дрался», то есть во времена его
похода действительно имела место битва, а не простое избиение мирных
жителей), что и через пятьдесят лет викинги не испытывали желания вступить
в открытый бой.
Второй момент, который практически никак не изучается исследователями саг
– это вопрос о том, что же именно за храм разграбили Карли и Торир. В
самой саге упоминаются лишь имя божества, которому посвящен храм
(«Йомала»), и описываются отдельные элементы его убранства (со слов
соратников Карли и Торира, побывавших в храме тайно ночью и второпях).
Убранство храма может быть описано не вполне точно, с учетом представлений
автора о том, как бы он мог бы выглядеть. Более интересно то, что никто из
исследователей не удосужился попытаться раскрыть, что же за культ
скрывался за культом «Йомалы» и как он соотносится с известными
верованиями финно-угорских народов. И вот здесь возникает некоторая
странность. В современных финском и эстонском языках jumala («йумала»)
означает «Бог». То, что бьярмы говорили на языке, близком финскому, не
оспаривается никем (в первый раз это отмечено еще Отером и Вульфстаном).
Также никто не оспаривает, что викинги (пусть и через толмачей) могли
говорить по-фински, во всяком случае, Отер и Вульфстан сообщали не о том,
что бьярмы говорят на какой-то «тарабарщине», а отмечали, что они говорят
на том же языке, что и финны (даже дремучему викингу для такого
утверждения требовалось нечто большее, чем просто ощущение, не
сопровождаемое знанием финского языка). И при этом имя божества, которому
был посвящен храм, викинги указывают как «Йомала». На мой взгляд, это не
может рассматриваться иначе, как доказательство монотеизма бьярмов:
понятно, что попытайся викинги описать какое-нибудь новгородское или
киевское капище до Крещения Руси, они бы использовали термины искаженные
«Перун», «Сварог», «Даждьбог», а не «Бог». И вот здесь возникает проблема:
не существует ни одного примера исконного монотеизма примитивных народов
(точнее – народов находящихся на родо-племенной стадии развития).
Общеизвестно, что монотеизм либо возникает как результат длительного
философского развития, либо привносится извне. Так что либо бьярмы были
единственным в истории Человечества народом, имевшим монотеистическую
религию на самом выходе из первобытно-общинного состояния, либо он
исповедовал одну из монотеистических религий, привнесенную от окружающих
народов. Первое невозможно, поскольку бьярмы жили по соседству с массой
родственных народов, ни один из которых до крещения монотеистичным не
являлся. Второе возможно, но лишь при условии, что бьярмы были крещены.
Причем крещены не позднее 1026 года, то есть времени набега Карли и
Торира. Теоретически это возможно, поскольку после Крещения Руси прошло
около 40 лет, за которые христианские проповедники вполне могли достичь
нижнего Подвинья и берегов Белого моря. Однако, это вынуждает существенно
отодвинуть в глубь времен начало славянской колонизации и христианизации
Поморья, поскольку кроме славянских колонистов крестить бьярмов в тот
период было попросту некому. Оговорюсь сразу, данное в саге описание храма
«Йомалы» к христианству никакого отношения иметь не может. Однако, Карли
был убит Ториром, который после этого скрывался и также был убит. С чьих
слов в сагу попало описание храма не известно, не известно и то, был ли
этот источник в храме сам или описание в саге идет через третьи руки.
Наконец, те кто ворвался в храм в спешке, похватал, что плохо лежало, и
сбежал, пока не поймали, не имел достаточно времени для осмотра
особенностей интерьера, а, следовательно, описание убранства может быть
неточным.

Итак, как мы видим, в середине X века в нижнем течении Северной Двины
существовало достаточно значительное поселение, а в первой четверти XI
века, вероятно, в этом поселении или около него возник христианский храм.
При этом данное место для местных жителей было крайне важно, поскольку
после разгромов, учиненных викингами сначала Эйрика Кровавая Секира, а
затем Харальда Серая Шкура, бьярмы неизменно возвращались и
восстанавливали свои поселения. Это могло иметь место только по одной
причине – место это было для бьярмов очень важным. Естественно, что
поселение это не могло исчезнуть бесследно. Полагаю, что бьярмы и их
потомки поморы, продолжали и продолжают жить на этом месте до сих пор. На
месте разграбленного Карли и Ториром храма позднее, на мой взгляд, был
возведен Михаило-Архангельский монастырь, а в поселении, у стен которого
бьярмы когда-то приняли бой с Харальдом Серая Шкура, по указу Ивана
Грозного в 1584г. была срублена новая крепость, которая после нескольких
переименований вместе с этим поселением стала известна как Архангельск. А
значит, историю Архангельска вполне можно отсчитывать с 970 года. В этом
году следовало праздновать не 420-летие, а 1035-летие города (с оговоркой
«как минимум»).

Но вернемся к викингам. В сагах больше нет ни одного рассказа о битвах
между бьярмами и викингами. Общение с бьярмами продолжалось, хотя
постепенно в сагах («Сага о Хаконе Хаконарсоне», «Прядь о Хауке Длинные
Чулки» и др.) указывается на связь Бьярмаланда с древнерусскими землями, а
скандинавские источники XIV века («Грипла» и ряд более ранних) указывают,
что Бьярмаланд платил дань Гардарике (к этому времени общение викингов с
Русью ограничивалось уже лишь Новгородом, и к этому времени Заволочье (а в
этот период используется уже и термин Поморье) действительно подчинялось
Новгороду и платежи в Новгородскую казну вполне можно рассматривать в
качестве дани).
Последний набег викингов на Бьярмаланд зафиксирован уже в русских
летописях (Двинской и Новгородской), которые сообщают о том, что в 1419
году 500 норвежцев напали на Варзугу, Нёноксу (в другом источнике –
Онежский погост), Николо-Корельский монастырь, Конечный погост (вероятно
Конецдворье), Яковлеву курью, Андреанов берег, Кегостров (в другом
источнике Кечостров), Кяростров (в другом источнике Княжостров),
Михаило-Архангельский монастырь, Цигломень и Хечимино (или Хечинима). В
результате сопротивления было уничтожено две шнеки викингов, а остальные
повернули в море и больше не возвращались. Любопытно отметить, что этот
набег состоялся не на пустом месте, а в результате участившихся набегов
«новгородцев и карел» (под новгородцами вполне могут пониматься и жители
Двинской земли, подчиненной в тот период Новгороду) на Тромсё. Важно
отметить, что среди пунктов, атакованных норвежцами, упомянуты
Михаило-Архангельский монастырь, Цигломень и Кегостров. Добраться до них
можно только хорошо зная лоцию дельты Северной Двины, а значит и к началу
XV века норвежцы – потомки викингов, все еще сохраняли точные знания о
пути в Бьярмаланд. Если же не отождествлять Бьярмаланд и бьярмов с
Поморьем и поморами, следует признать, что норвежцы просто не смогли бы
пройти так далеко вверх по реке.

Ну и в качестве исторического анекдота: летописи 1419г. являются первым
доказательством существования Михаило-Архангельского монастыря. Всем
известно, что именно вокруг него образовался Архангельск, однако
официальная историография продолжает упорно отсчитывать историю города с
1584г.
Егор Вагин

Немногочисленным, но выносливым поморам принадлежит заслуга высшей, государственной важности. Осваивая Север, они делали его русским. Об этом наш сегодняшний рассказ.

Что за этнохороним такой?

Как водится, начать следует с этимологии. «Поморы» - это этнохороним, то есть именование жителей определённой местности, которая соотнесена с тем или иным топонимом. Другие примеры - москвич, туляк.

В случае с поморами не надо ломать голову откуда произошло наименование. Скорее всего, от название западного берега Белого моря, где есть т.н. Поморские берега. Известно, что большинство поморов - православные, а язык - русский с оригинальным диалектом и характерным произношением буквы «о».

Поморами стали называть русское население, селившееся около Белого моря.

Славянская колонизация севера

Историки констатируют: название «помор» возникло не позднее XII в. В течение XIV-XV вв. оно распространилось на юг и восток от западного берега Белого моря. Тогда «ничейные» земли Поморья взяла под свою опеку Новгородская Вечевая республика. Словене ильменские (их столицей, как известно, был Новгород Великий) называли эти земли Заволочьем, или Двинской землёй. В «Повести временных лет» встречаются упоминания о дорусском населении Заволочья: «пермь, меря, мурома, мордва, печера, ямь, угра». Из названий племен следует, они финно-угорского происхождения.

Считается, что славянская колонизация Севера началась в IX-XI вв. Резон в этом был: северный край оказался богат на пушнину, морского зверя, рыбу и птицу. Археологические находки и топонимика фиксируют следы проживания и славян, и финно-угров.

В антропологическом типе поморов преобладают славянские, но есть и финно-угорские черты. Несколько позднее свой вклад в формирование поморской общности внесли выходцы из Владимиро-Ростово-Суздальских земель, а ещё позднее викинги, в основном норвежцы.

Поморы сформировались на славянской основе, но включают в себя и другие этнокультурные элементы.

Чем и как промышляли

К XVI в. точно можно говорить о том, что поморы сформировались как этнографическое образование. Поморы вели специфическое рыболовно-зверобойное хозяйство. Зимний зверобойный промысел начинался в феврале и продолжался до конца марта. В местах сбора промышленников строились специальные промысловые избушки на одну-две лодки (7-15 человек).

В XVII в. поморы плотно включились в систему всероссийского внутреннего рынка в качестве морской рыбо- и зверепромысловой области. Поморы развили бартерную торговли и вели дела не только с русскими, но и норвежцами. В обмен на дары севера они получали столь необходимый им хлеб.

Контакты с аборигенами проходили без особых конфликтов: просторов для промысла хоть отбавляй, а поводов к вражде было немного. Славянские поморы органично вкрапились в ареал расселения различных племен, сторожил Севера.

Северяне добывали «на экспорт» много рыбы и пушнины, этим и жили в непростых природно-климатических условиях.

Как Север освоили и не только его

После победы Ивана III над новгородцами на р. Шелони (июль 1471 г.) поморские земли стали частью Московского государства. В период централизации русского государства процессы колонизации Севера получили новые, дополнительные импульсы. Постепенно задача освоения этих земель приобретает государственную важность.

В XVII-XVIII вв. пассионарная деятельность поморов достигает наивысшего расцвета. К этому времени поморы обладали всем необходимым для продолжительных походов в Северный Ледовитый океан. Северяне осваивают новые территории. Среди них - Северная Сибирь, Новая Земля и Шпицберген.

Были проложены ставшие потом знаменитыми морские пути. «Ход в немецкий конец» шёл вдоль берегов Кольского и Скандинавского полуостровов. «Мангазейский морской ход» - от устьи реки Таз в северо-западной Сибири, а «Енисейский ход» - к устью р. Енисей. «Новоземельный ход» - к островам Новой земли, а «ход грумландский» к архипелагу Шпицберген. Открытие этих путей позволили поморам не только наладить торговлю соболиной и песцовой пушниной, но и расширить границы государства российского.

К середине XVIII в. поморы помогли России освоить Алеутские острова и Аляску. С 1803 г. выходцы из Поморья осваивали Западное побережье Северной Америки, которая, на тот момент, не была заселена англо-саксами и прочими европейцами. В 1812 г. поморский купец Иван Кусков основал Форт Росс, который стал первым европейским поселением Севера Калифорнии (80 км. от современного г. Сан-Франциско).

Поморы внесли значительный вклад в расширение территории и рубежей Российской империи.

Этнос или субэтнос?

Иностранцы, посещавшие Поморье, дали такую характеристику местным: сдержанны, гостеприимны, доверчивы, трудолюбивы, немногословны. Пребывание вдали от основного ареала проживания русских сформировали у поморов отличительные черты. Они проявлялись и в быту, и в декоративно-прикладном творчестве, и в диалекте.

Но говорить о том, что поморы - это не русские, а самостоятельный этнос, всё же, наверное, нельзя. За столетия своей непростой деятельности поморы приобрели особенные черты, но остались частью русского этноса.

Во время всероссийской переписи населения 2002 г. поморами назвали себя 6571 человек. Среди них и тогдашний губернатор Архангельской области - Анатолий Ефремов. Согласно переписи 2010 г. поморами обозначились 3113 человек. Сокращение вызвано утратой поморской идентичности значительной частью населения Архангельской и Мурманской областей.

Хотя и сейчас есть активисты, ратующие за признание поморов отдельным народом, но их количество невелико. В то же время само слово «помор» стало брендом Архангельской области. О нём жители русского Севера заботятся с особой теплотой. Без неё на Севере, как известно, не выжить.

Литература:

Ломакин В. Цикл лекций «Поморье и поморы: история и современность. 2009.

Михалева А.В. Этнокультурное измерение регионального позиционирования архангельской области // Вестник Пермского университета. Серия: Политология. 2013. № 4.

Жители острова Северный Сентинель в Индийском море с незапамятных времен изолированы от внешнего мира: они встречают стрелами всех, кто пытается попасть на остров, и живут так, как будто на дворе каменный век. Островитяне защищают свою самобытную культуру, которая обязательно будет уничтожена, стоит аборигенам Северного Сентинеля приобщиться к благам цивилизации.

1. В XIX веке на скалах несколько раз разбивались корабли. Экипажи пытались высадиться на берег, но туземцы прогоняли их стрелами. Однажды в 1897 году к острову причалила полиция, гнавшаяся за беглым каторжником. Полицейские нашли его в лесу с перерезанным горлом и утыканным стрелами и поспешили убраться.

2. Северный Сентинельский остров (еще его называют Северный Часовой) - небольшой, 72 кв. км, и живет там не больше 400 человек.

3. В августе 1981 года на мель у его берегов сел корабль «Примроуз». Туземцы были настроены очень агрессивно, кидали в людей копья и стреляли из луков. К счастью, корабль был слишком далеко от берега, и никто не пострадал. Экипаж эвакуировали вертолетом, а «Примроуз» так и остался стоять заброшенным.

4. Несколько раз ученые пытались вступить с островитянами в контакт: привозили дары, изо всех сил улыбались и приветственно кланялись. Но туземцы выказывали одно лишь презрительное равнодушие или угрожали копьями.

В 1991 году один индийский ученый вдруг сумел добиться внимания непреклонных аборигенов. «Дорогой» к сердцу оказались… красные пластмассовые ведра. В течение нескольких лет островитяне забирали ведра, оставленные на берегу, но общаться отказывались и близко к ученым не подходили. Из их выкриков антропологи поняли, что сентинельцы разговаривают на языке, нисколько не похожем на другие андаманские, и сделали вывод, что живут они изолированно с незапамятных времен.

5. А потом и это прекратилось: сентинельцы стали стрелять в вертолеты и корабли из луков. В 2006 году произошла трагедия: они убили двух несчастных рыбаков, чью лодку занесло на остров непогодой.

6. Официально остров управляется Индией, но правительство заявило, что не будет вмешиваться в жизнь островитян: бог с ними, пусть живут как хотят. Их даже охраняют и не разрешают туристам высаживаться на берег. Во-первых, опасно, а во-вторых - у туземцев нет иммунитета против наших болезней и их может убить простой насморк.

7. Хотя аборигены просто ни капли не интересуются внешним миром, они не перестают будоражить наше воображение. Как им там живется, в их крошечной вселенной, и что они думают об окружающем мире? Про них писал в своем блоге Борис Акунин, у них есть своя страница в

Когда Поморье стало частью Российского государства. Историк В. Н. Татищев дает два определения Поморья: «…обсчее имя Поморие, а по уездам Архангельской, Колмоград, Вага, Тотьма, Вологда, Каргополь, Чаронда (прим. Вологодская обл.) и Олонец (прим. Карелия)»;
«Есть северная часть России, в которой все по берегу Белого и Северного моря от границы Корелии с Финами на восток до гор Великого пояса или Урала заключается. К югу же издревле русские помалу часть по части овладели и к Руси приобсчали… Ныне же все оное и есче с немалою прибавкою под властию Поморской губернии состоит». Почти буквально такое содержание понятию Поморье дано и в «Географическом словаре российского государства» 1804 года.
Есть мнение о том, что поморы это потомки древнеславянских переселенцев или просто северные русские. Попробуем разобраться так ли это на самом деле.

Итак, историки утверждают, что этноним «помор» возник не позднее 12 века на юго-западном (Поморском) берегу Белого моря и в течение 14-16 вв распространился далеко на юг и восток от места своего возникновения. Этноним «русский» начал свое хождение с момента образования единого централизованного государства Русь в 15-16 веках. Ранее термин «русский» имел значение аналогичное термину «россиянин» и обозначал все население Руси, находящееся в подданстве у великого князя московского (согражданство). До объединения некогда самостоятельных княжеств (Новгородского, Ростово-суздальского, Тмутараканского и пр.) под началом Москвы славянские племена не имели общего этнического самоназвания и звались новгородцами, ростово-суздальцами, вятичами, кривичами и московитами соответственно. Некогда «ничейные» земли Поморья (Заволочья) взяло под свою опеку Новгородское княжество, а после победы над новгородцами московского князя Ивана III в июле 1471 на реке Шелони поморские земли были присоединены к зарождающемуся русскому государству. Однако коренное население по-прежнему называло себя поморами.

Летописи говорят о том, что славяне постепенно осваивали земли Заволочья, аборигенами которых изначально являлись финно-угорские племена (саамы, вепсы, карела, ямь и пр.). Поскольку финны на Севере Руси были аборигенами, а славяне - пришельцами, то последние подверглись значительному влиянию того народа, в чью страну они пришли. Сведений о массовых переселениях славянских племен нет. Именно в это время и появляется этноним «поморы», Поморы действительно были потомками первых древнеславянских переселенцев, но, в то же время они были и потомками угро-финнов.
Рожденные от смешанных браков, впитавшие в себя черты двух антропологических ветвей и воспитанные на самобытной местной культуре, поморы не знали другой родины кроме Поморья. Что касается языков, то угорская ветвь народа говорила на венгерском, вогульском и остякском языках. Финно-пермская ветвь на удмуртском и коми, марийском и мордовском, а так же на карельском, эстонском и суоми языках. Впоследствии аборигенные языки, в силу закрепления русского в качестве официального государственного языка, фактически не сохранились и наличествуют лишь в топонимике древних названий населенных пунктов и гидронимах (названиях водных объектов). Михайло Ломоносов пишет про своих земляков в своей «Древней российской истории…»: «Древность тамошней чуди доказывают и поныне живущие по Двине чудского рода остатки, которые через сообщение с новогородцами природный свой язык позабыли».

Даже после образования единого русского государства упоминания Руси (Расеи) в устах поморов звучали как упоминание опекой таинственной далекой стране, не имеющей постоянного сообщения с их малой родиной. Так, в произведении «Год на Севере», написанном в результате литературной экспедиции 1855 года известный русский литератор Сергей Максимов процитировал своего попутчика-помора: «Пошто же эти тебе песни-то? По мне, кажись, ехал ты напрасно: у вас там, в Рассее, лучше, красивее, бают, наших песни эти. Не надо бы…». М.М.Пришвин, путешествовавший летом 1907 г. по Русскому Северу и беседовавший с коренными поморами записал такой диалог: «Почему же вы отделяете себя от России? - говорил я, - вы тоже русские». - Мы не от России дышим! Впереди вода, сзади мох… Мы сами по себе», - отвечали Пришвину поморы, («За волшебным колобком. Из записок на крайнем севере России и Норвегии»).

Откуда же берут начало этноним «помор» и топоним «Поморье», как территория их расселения. Попробуем разобраться…
Необходимо сразу отметить, что системного изучения поморов как самостоятельной этнической общности до последнего времени не было. Фактически единственной попыткой такого исследования явились работы Т. А. Бернштам «Русская народная культура Поморья в XIX - начале XX в.» и «Поморы: формирование группы и системы хозяйствования» написанные в результате ряда экспедиций. Хотя труды Бернштам содержат большое количество действительно ценного материала, основной ошибкой этих исследований была попытка изучения поморов как субъэтноса русских или просто северных русских. С не меньшим успехом можно было бы изучать народ коми (зырян) или татар, живущих на севере, в качестве «недоэтноса» финской этнической группы. Одновременно вполне оправданным было бы и исследование поморов как обрусевших потомков финнов (лопарей). Однако, что сделано, то сделано. Ценность работ Бернштам в том, что она документально зафиксировала существование такой этнической общности, как поморы и определила территориальные границы ядра ярко выраженного этнического поморского самосознания. При изучении места появления этнонима «помор» нельзя не обратить внимание на один существенный момент. Считается, что первоначально этноним «помор» зародился на Юго-Западном или так называемом «Поморском берегу» Белого моря. Однако, Поморским берегом именуется лишь одна из семи частей беломорского побережья, простилающаяся от Онеги до Кеми. Остальные носят названия: Зимний, Летний, Онежский, Карельский, Кандалакшский и Терский берега. Вполне логичным было бы назвать один из этих берегов приморским (от Приморье), а в качестве этнонима взять термин «приморец», но этого не произошло. Почему? По-видимому, причиной тому является первичность этнонима «помор» для определенной группы населения побережья Белого моря и вторичность производного от этого этнонима топонима «Поморский берег». Вероятно, для людей называвших себя поморами, кроме общности территории проживания важными являлись и другие составляющие, присущие именно этой этнической группе и позволяющие осознавать свою «особливость».

Не смотря на значительную ассимиляцию поморов в русском суперэтносе к 19-20 векам, Т. Бернштам выделила три основные группы поморов:
1) жители считают поморами только себя и таковыми их признают и называют жители
всего побережья, севернорусское и нерусское население;
2) считают и называют поморами себя и жителей Поморского берега; так же их называют севернорусское население и соседнее нерусское население;
3) называют себя поморами, но существуют другие названия и самоназвания; жители
других берегов их поморами не считают и не называют, а севернорусское и соседнее не
русское население называет.

Население Карельского и Кандалакшского берегов делило известных им жителей побережья на «настоящих поморов» (ходящих на промысел на Мурман) и «оседлых поморов» - всех остальных.
Подтверждением тому, что «помор» является этнонимом, а не термином, обозначающим население прибрежной полосы или морских промысловиков, служит тот факт, что более нигде на Руси жители морского побережья, а равно и рыбаки, себя поморами не считают.

Этноним «помор» и топоним «Поморье» появляются в славянских источниках еще в Н-12 веках, долго соседствуют с этнонимами «чудь белоглазая», «чудь заволоцкая» и топонимом «Заволочье», пока примерно в 15-16 веках не замещают их окончательно. К этому моменту под поморами окончательно понимается вольное славяноязычное укоренившееся население Северо-Восточной Европы, на которую распространяется и топоним «Поморье». Причины, по которым славянское название «чудь белоглазая (чудь заволоцкая)» и термин «Заволочье» среди коренных народов не прижились, вполне понятны. «Чудь» в северорусских говорах обозначало «странный», «идущий против обычаев русских» и им первые славянские переселенцы называли все коренное население Подвинья. Называть родные земли «Заволочьем» коренное, пусть и сильно обрусевшее население не могло. Этот термин родился в местах, для которых чудские земли находятся где-то «за волоком», или попросту за водоразделом рек бассейна Белого моря. Мы сейчас так говорим о «загранице» или «забугорье».
Характер помора. «…Все иностранцы, побывавшие в те времена на Руси, и летописцы отметили различие в характерах северного и южного «народонаселения». У дружинников Южной Руси они отметили храбрость и стремительность в нападении, но отличиться стойкостью те не могли. Противоположное суждение можно узнать о населении Северной Руси: «оно не любит вообще войн, не отличается стремительностью натиска; но где нужно стать крепко и защищаться, там оно неодолимо; здесь, на севере, образовался тот русский воин, которого по известному выражению, можно убить, но не сдвинуть с места.
Северное русское народонаселение, как сказано, не отличается в истории порывистыми движениями; в поведении его мы замечаем преимущественно медленность, осторожность, постоянство в достижении цели, обдуманность, осторожность в приобретении, стойкость в защите приобретенного. Соответственно характеру народонаселения, все на севере принимает характер прочности».

Помором, как в прочем и русским, украинцем или татарином может называть себя каждый, ощущающий свое духовное и (или) кровное родство с населением Поморья, чувствующий близость культуры, религии, обычаев этих мест и обладающий особым характером, закаленным вековой суровостью поморского Севера.

Многое о характерных чертах любого народа могут рассказать его обычаи, обряды, особые приметы. Расскажем немного и о них.
Хорошо известна поморская традиция не бросать мусор ни в реку, ни в море.

К местам лова поморы также относились особо. На каждой тоне - избушка на море или реке, где летом жила и промышляла семья или несколько семей - стоял крест «на добычу» - чтобы лучше рыба ловилась. Проходящий мимо обязательно молился. Во время летнего промысла, когда на тоне «сидели» семьями, любого прохожего встречали хозяйки и кормили до отвала. Угостить случайного человека - благо, это было не только проявлением гостеприимства, но и заклинанием удачи, достатка.
При совершении купли-продажи из рук в руки передавали «пополнок» - какую-нибудь вещь («яйцо», «нож рыбьего зуба», шапку), символически скрепляющую сделку.
Специальные обряды были посвящены уходу охотников на опасный зверобойный промысел. В церкви заказывали молебен «за здравие», пекли и давали с собой специальную пищу «ужну» и «тещник». Наличие особого названия и связь его с родовыми традициями («тещник» пекла теща) скорее всего, свидетельствует о придаваемом этой пище ритуальном смысле.
Воспоминания о зверобойном промысле сохранились в колыбельных: котику за баюканье младенца обещают «белого белечка на шапочку, кунжуевое яичко на игрушечку». Кунжуем называли морского зверя, а белечком детеныша тюленя.

Самые яркие и выразительные рассказы посвящены Собачьему ручью в Варзуге. Издавна он пользовался большой популярностью среди жителей Терского берега. Находится он приблизительно в трех километрах от Варзуги. Интересно, что система поклонения роднику очень похожа на обряды в марийских языческих молельных рощах. Примерно за километр от Собачьего ручья до сих пор нельзя разговаривать и смеяться, ходить туда можно только в первой половине дня…

Был обычай, как ледоход начинается, выходить на берег - из ружей палить. В нерест покой семги оберегали. Когда рыба на нерест шла, уключины у лодки тряпицей обворачивали, чтобы рыбу не пугать. Летом старались не охотиться, берегли до времени, когда подрастут.

Разные сведения о жизни поморов доносит до нас большая группа топонимов, в основу которых входит слово крест. За каждым из них стоят какие-то события, трагические или радостные: обеты, данные в трудный час жизни. Крест обычно рубили из бревен, а при установке ориентировали строго по сторонам света, независимо оттого, был ли это крест по обету или просто мореходный
знак. Крест располагали так, чтобы молившийся, став лицом к надписи на кресте, тем самым обращался лицом к востоку, а концы перекладины креста указывали направление севера и юга.
Возьмут поморы необычно богатый улов, чудом уцелеют в бурю - ив благодарность Николаю Чудотворцу ставят крест.
В Поморье распространены обетные кресты (по-местному, - «заветные», «обветные», «обетованные»). Их ставили по обету после возвращения с моря или после болезни около домов, на берегу моря, около тонских избушек (см. цветную вкладку). Один из крестов сохранился в Нижней Золотице около дома А.М. Каплуновой. После возвращения с моря по обету ходили на Соловки.
Календарь, который поморы обычно брали с собой на промысел или в дорогу, представлял четырехгранный, шестигранный деревянный или костяной брусок длиной до полуметра. На нем чертами и зазубринами обозначались простые дни и дни праздников. Праздники имели символические обозначения. Например, дни солнцестояния обозначались высоким и низким солнцем. День, когда холод покатится обратно на север - санями, прилет птиц - птицей, русалий - деревом, день выгона скота - конем. Дни, посвященные Матери-Земле, содержали древний, пришедший к нам из античности, символ Земли - крест в круге. Среди знаков старых календарей оказывается немало знаков связанных с личной жизнью хозяина. Ряд знаков не расшифрован (см. цветную вкладку).

Быт и нравы поморов нашли отражение в различных паремиях, например:
Кто в море не бывал, тот Богу досыта не маливался.
Пост - на вожжи у моря сиди.
Конь да мужик - вековой позорник (позориться - мучаться, испытывать большие трудности, связанные с отлучкой из дома), баба да корова - векова домова.
У поморов и саамов распространен обычай называть реки, озера, тони и островки по именам людей, утонувших в этих водоемах или около них.
Неуклюжую, похожую на распластанную жабу, рыбу рявчу, испускающую страшный рев, когда ее поддевают на уду, сушили и клали под постель, когда кто-нибудь занеможет от «колотья».
Поморы-староверы совсем не употребляли спиртного.
Вековой обычай поморов - не обижать сирот, отцов которых погубило море. Из всех актов похоронного обряда отмечаем недостаточно известный обычай ставить после смерти в красный - Божий угол камень и веник. Потом этот веник сжигается.
Примета: если после венца молодые едут на свадебное застолье под меховым («шубным») одеялом - жизнь их будет безбедной.
В Поморье шейный вышитый платок - первый подарок невесты жениху, - его так и называют - «женихов платок».
Отмечается обычай мазать сватов глиной в случае получения отказа.

Если жемчуг, который носит женщина начнет тускнеть говорят, что ее ждет болезнь. Сам жемчуг заболевает - гаснет. Были в Поморье люди способные «лечить жемчуг».
Всегда было уважительное отношение к хлебу. Раньше в Поморье не встретишь ребятишек с куском хлеба. Выскочил кто-то из застолья, дожевывая кусок, - отец или дед: «Куды это кусовничать пошел, сядь наместо», да еще провинившемуся скажет: «Посидишь часок». И сидит, возразить не смеет. Хлеб нарезали только стоя «Ране хлебушко сижа не резали».
Никто не прикоснется к пище прежде, чем старший, дед или отец, не подаст к этому знак - постучит ложкой по краю миски или столешницы. Заканчивали трапеза так же.
Уху по мискам разливал повар - дежурный рыбак. Рыба подавалась отдельно на деревянном подносе. Уху начинали хлебать и рыбу «таскать» по знаку бригадира, он стучал ложкой по краю столешницы.
Поморский календарь существует в различных приметах. Считали, что на календарные праздники происходят «походы сёмги». «Так были походы-то. Вот на Ивановский поход. Потом на Петровский, потом в Ильинский, потом на Маковей поход 14 июля, потом на Преображение 19 августа. А потом к Третьему Спасу будет поход, потом на Богородицу, Сдвиженский, на Ивана Богослова, потом Покров Пресвятой Богородицы, Михайловский поход, последний поход - Митреевский на 9 ноября. Бедь море-то не закрыто, мужики-то ловят».

Отмечено существование поморской магии. Вовремя первого замёта на треску и селёдку бросали в море серебряные деньги. Вовремя шторма в море лили масло. После ледохода мыли лицо водой из моря. Мыть должен был другой человек. Его называли купальна крёсна/купаленка. По воспоминаниям золотичан, у многих купальной крёстной была Марфа Крюкова.
Уходя в море, брали с собой на хороший лов кулебяку (кулебяка - пирог с рыбой). В день проводов на стол клали буханку хлеба и солонку, которые оставляли до следующего дня. Рыбакам на тоню, чтобы не погибли, жёны давали с собой морской песок. В понедельник нельзя было выходить в море. Существовал запрет на участие в проводах беременных женщин. Если помор погибал, то его имя давали новорожденному «для продления рода». Лучше всего было начать лов тайно. Для хорошего улова брали с собой клык морского льва.

Среди персонажей низшей мифологии выделяются образы лешего и водяного. Леший (лешачиха) лесная ведьма, по представлениям золотичан, не имеет бровей, лица лешего не видно. Он может принимать облик родственника. Оберег от лешего - рябиновая ветка.

Поморы, название и самоназвание потомков древних русских поселенцев (преимущественно из Новгородской земли), заселявших с 12 по начало 18 вв. юго-западного и юго-восточного побережья Белого моря (Поморский и Летний берега). П. иногда называется и русское население всех побережий Белого и Баренцева морей, состоящее как из переселенцев с Поморского и Летнего берегов Белого моря, так и выходцев из различных районов России (переселение началось в 16 в. и было длительным). П. издавна занимались морскими промыслами (добыча морского зверя и лов рыбы), торговым мореплаванием и судостроением. На парусных судах (ладьях, кочах, кочмарах) они посещали далёкие полярные острова, впервые достигли Шпицбергена. П. оказывали прогрессивное влияние на местные северные народности (карелов, саамов, ненцев и др.). Для П. были характерны северно-русские комплексы культуры (в архитектуре жилищ, одежде, обычаях и пр.) и северно-русский говор, а для устного народного творчества — былины.