Творческий проект о забытых традициях поморов. Русские поморы: быт, традиции и обычаи

Поморы - коренной народ российского севера. Они издавна занимались рыболовством, торговым мореплаванием и судостроением. На парусных судах (кочах) они посещали полярные земли и острова (Колгуев, Новая Земля), впервые достигли архипелага Шпицберген (его поморское название Грумант, возможно, произошло от искажённого "Гренландия"), на восток доходили до северной Сибири, где основали город Мангазея.

Жизненный уклад поморов напрямую соприкасался с их промысловой деятельностью. Они занимались зверобойным промыслом, рыболовством, смолокурением, пивоварением, добычей соли. Поморы также владели и гончарным делом, осваивали декоративно-прикладное искусство (глиняные игрушки, резьба по кости, роспись по дереву и многое другое).

Культурная жизнь поморов была очень насыщенной. На Севере испокон веков соблюдалось множество праздников: православных, аграрных, семейных. Все они сопровождались разнообразными обрядами, традициями, поверьями. В музыкальной культуре поморов сохранилась архаичная манера пения, которая сложилась в церковном песнопении с введением на Руси христианства: в один голос (вне зависимости от количества поющих) и без музыкального сопровождения. Под влиянием жизненного уклада сложился особый национальный поморский характер. Поморы устойчивы в симпатиях и антипатиях, что нередко воспринимается как упрямство и злопамятность. Громкая речь среди поморов - явление редкое, признак крайнего раздражения. Один из самых древних обычаев поморов - не запирать двери дома, коренные жители Севера никогда не знали, что такое запоры.

Многие иностранцы, посетившие Поморье, дали следующую характеристику местному населению: поморы - это немногословные, сдержанные люди, всегда готовые прийти на помощь; они доброжелательны, доверчивы и гостеприимны.

Источники:

• Гемп, К. П. Сказ о Беломорье / Г. П. Гемп. - Архангельск, 2004. - С. 101-111.
• Ефименко, П. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии. Ч. 1. / П. С. Ефименко - М., 1877. - С. 1-73.

Особенности культуры поморов "Поморы - это сталь земли русской" граф С. Ю. Витте. По материалам Сайт © "Община Поморов" Составитель Большаков С. В.

Поморы – отличительное самоназвание (этноним) коренной этнической общности европейского Севера России (Поморья). Этноним поморы возник не позднее 12 века на юго-западном (Поморском) берегу Белого моря, и в течении вв. распространился далеко на юг и восток от места своего возникновения. Этногенез поморов был обусловлен слиянием культур протопоморских, преимущественно угро-финских (чудских) племен Беломорья и первых древнерусских колонистов, активно заселявших территории Заволочья. В вв. Поморье было колонией Великого Новгорода. В вв. Поморьем назывался обширный экономический и административный район по берегам Белого моря, Онежского озера и по рр. Онега, Северная Двина, Мезень, Пинега, Печора, Кама и Вятка, вплоть до Урала. К началу 16 в. Поморье присоединилось к Москве. В 17 веке в 22 уездах Поморья основную массу населения составляли свободные «черносошные» крестьяне. В 19 веке Поморье стали также называть Русским Севером, европейским севером России и т.д.

Впоследствии термин Поморье стал размываться, этноним «поморы» стал вытесняться обезличенным термином «северяне», однако несмотря на активные процессы ассимиляции поморов в великорусском этносе (этноним великороссы возник в 19 веке), поморы сохранили свое этническое (национальное) самосознание до наших дней. Этот факт, в частности, подтверждают данные всероссийской переписи населения 2002 года, где поморы указывали свою этническую принадлежность в графе «национальность» (реестровый код переписи 208 «национальность – помор»). Признаками этнической общности поморов являются: этническое (национальное) самосознание и самоназвание (этноним) «поморы», общность исторической территории (Поморье), общность культуры Поморья, общность языка (поморская «говоря»), этнический (национальный) характер, этническое религиозное мировоззрение (Поморская древлеправославная церковь), общность традиционной экономики и другие факторы.

Культура Поморья своеобразна и значительно отличается от культуры народов средней полосы России. Во многом это продиктовано родственностью с культурами народов северных стран. В Поморье были выработаны наиболее целесообразные и художественно значительные формы – шатровые храмы, достигавшие большой высоты. Восьмискатная пирамида – «шатер», поставленная на восьмиугольную «клеть», оказалась устойчивой и при осадке здания и против сильных ветров. Эти храмы не принадлежали к византийской традиции. Высшая церковная иерархия смотрела на них с неодобрением. Но народ продолжал строить по-своему. Шатровые постройки «деревяна верх» не только держались веками в Поморье, но и создали новую традицию, стали излюбленной формой национальной архитектуры, перешли на каменные строения и гордо вознеслись над самой Москвой.

Йозы (или азы) – характерная для поморской культуры ограда из наклонных жердей, не применявшаяся нигде в России, кроме Поморья. Любопытно, что такие же ограды распространены и в Скандинавии, что говорит об общих истоках наших северных культур. Йозами поморы огораживали пастбища, для защиты скота от лесного зверя. В отличие от великороссов поморы не огораживали свои дома оградами или высокими заборами, так как воровства в Поморье никогда не было. Уходя из дому, помор ставил к дверям «забору» - палку, батожок, или метлу, и этого было достаточно, чтобы никто из соседей не заходил в избу, пока «хозяева не воротяцце». Цепных собак для защиты дома поморы никогда не держали.

Поморские обычаи Многое о характерных чертах любого народа могут рассказать его обычаи, обряды, особые приметы. Хорошо известна поморская традиция не бросать мусор ни в реку, ни в море. К местам лова поморы также относились особо. На каждой тоне - избушка на море или реке, где летом жила и промышляла семья или несколько семей - стоял крест "на добычу" - чтобы лучше рыба ловилась.

Во время летнего промысла, когда на тоне "сидели" семьями, любого прохожего встречали хозяйки и кормили до отвала. Угостить случайного человека - благо, это было не только проявлением гостеприимства, но и заклинанием удачи, достатка. При совершении купли-продажи из рук в руки передавали какую-нибудь вещь («яйцо», «нож рыбьего зуба», шапку), символически скрепляющую сделку. Специальные обряды были посвящены уходу охотников на опасный зверобойный промысел. В церкви заказывали молебен "за здравие", пекли и давали с собой специальную пищу "ужну" и "техник". Наличие особого названия и связь его с родовыми традициями ("техник" пекла теща) скорее всего, свидетельствует о придаваемом этой пище ритуальном смысле. Воспоминания о зверобойном промысле сохранились в колыбельных: котику за баюканье младенца обещают "белого белочка на шапочку, кунжуевое яичко на игрушечку". Кунжуем называли морского зверя, а белочкам детеныша тюленя.

Разные сведения о жизни поморов доносит до нас большая группа топонимов, в основу которых входит слово крест. За каждым из них стоят какие-то события, трагические или радостные: обеты, данные в трудный час жизни. Крест обычно рубили из бревен, а при установке ориентировали строго по сторонам света, независимо от того, был ли это крест по обету или просто мореходный знак. Крест располагали так, чтобы молившийся, став лицом к надписи на кресте, тем самым обращался лицом к востоку, а концы перекладины креста указывали направление севера и юга. Возьмут поморы необычно богатый улов, чудом уцелеют в бурю - ив благодарность Николаю Чудотворцу ставят крест. В Поморье распространены обетные кресты (по-местному, – заветные, ответные, обетованные). Их ставили по обету после возвращения с моря или после болезни около домов, на берегу моря, около донских избушек.

Календарь, который поморы обычно брали с собой на промысел или в дорогу, представлял четырехгранный, шестигранный деревянный или костяной брусок длиной до полуметра. На нем чертами и зазубринами обозначались простые дни и дни праздников. Праздники имели символические обозначения. Например, дни солнцестояния обозначались высоким и низким солнцем. День, когда холод покатится обратно на север - санями, прилет птиц – птицей.

Быт и нравы поморов нашли отражение в различных паремиях, например: Кто в море не бывал, тот Богу досыта не наливался. Пост – на вожжи у моря сиди. Конь да мужик – вековой позорник [позориться – мучаться, испытывать большие трудности, связанные с отлучкой из дома], баба да корова – векова домова.

У поморов и саамов распространен обычай называть реки, озера, тони и островки по именам людей, утонувших в этих водоемах или около них. Неуклюжую, похожую на распластанную жабу, рыбу рявчу, испускающую страшный рев, когда ее поддевают на уду, сушили и клали под постель, когда кто-нибудь занеможет от «колотья». Поморы-староверы совсем не употребляли спиртного. Вековой обычаи поморов - не обижать сирот, отцов которых погубило море. Из всех актов похоронного обряда отмечаем недостаточно известный обычай ставить после смерти в красный - Божий угол камень и веник. Потом этот веник сжигается. Примета: если после венца молодые едут на свадебное застолье под меховым («шубным») одеялом – жизнь их будет безбедной. В Поморье шейный вышитый платок – первый подарок невесты жениху, - его так и называют – «женихов платок». Отмечается обычай мазать сватов глиной в случае получения отказа. Если жемчуг, который носит женщина начнет тускнеть говорят, что ее ждет болезнь. Сам жемчуг заболевает – гаснет. Были в Поморье люди способные лечить жемчуг.

Всегда было уважительное отношение к хлебу. Раньше в Поморье не встретишь ребятишек с куском хлеба. Выскочил кто-то из застолья, дожевывая кусок,- отец или дед: «Куды это кусовничать пошел, сядь на место», да еще провинившемуся скажет: «Посидишь часок». И сидит, возразить не смеет. Хлеб нарезали только стоя «Ране хлебушко сижу не резали». Никто не прикоснется к пище прежде, чем старший, дед или отец, не подаст к этому знак – постучит ложкой по краю миски или столешницы. Заканчивали трапезу так же. Уху по мискам разливал повар – дежурный рыбак. Рыба подавалась отдельно на деревянном подносе. Уху начинали хлебать и рыбу «таскать» по знаку бригадира, он стучал ложкой по краю столешницы.

Поморский новый год Сентябрь был самым праздничным месяцем для поморов: это было время прекращения полевых работ для черносошного Поморья, время возвращения с моря рыбаков-промышленников и начало осенней поморской торговли. Когда царь-реформатор Петр I перенес наступление нового года с 14 сентября (1 сент. по ст.ст) на 1 января, поморы, не признававшие большинства царских реформ, отказались вести летоисчисление по новому календарю. Истинные поморы придерживаются этой традиции до сих пор и отмечают свой Новый год в сентябре. В России из всех народов только поморы сохранили традицию встречать Новолетие праздником и Маргаритинской армянкой. Поэтому и называется праздник Поморский Новый год. Поморы в 2006 году отмечают по своему календарю наступление уже 7515 нового лета. Таким образом если в России традиционно отмечают Новый год дважды (в январе - новый и старый), то про поморскую столицу можно сказать так: «здесь Новый год – три раза в год!» Кстати, Русская православная церковь также до сих пор не признала петровской календарной реформы, и во всех богослужебных книгах «последование нового лета остается прежним».

Сердце ярмонки Любопытно, что еще в 90-х годах XX века власти Архангельска пытались возродить Маргаритинскую торговлю, но – безуспешно. Они не знали, что «главная ярмонка» Поморья не может возродиться без издревле связанного с ней праздника Новолетия. В итоге вплоть до конца XX века Архангельск оставался «городом без ярмарки». Но желание коренных архангелогородцев вернуть отнятые у них торговые традиции было велико, поэтому шесть лет назад горожане по подсказке поморских старейшин восстановили Новолетие – свой традиционный осенний праздник урожая, торговли и благотворительности, «сердце поморской ярмонки». Образно говоря, прежде чем удалось оживить Маргаритинскую ярмонку «реаниматорам» пришлось запустить ее «сердце» – иначе ничего не получалось. Вот почему «главная ярмонка Архангельской области» отмечает в 2006 году пятилетие со дня своего возрождения, а издревле связанный с ней Поморский Новый год – уже шестилетие.

Примета для бизнеса Во время поморского Нового года в 2006 году в Архангельске поморы вновь по древнему обычаю пройдут огненным шествием поморских в Ожей (лоцманов) из ворот Гостиного Двора и зажгут на волнах Северной Двины особый костер на плоту – уникальный поморский Маргаритинский маяк (такого обычая больше нет ни у одного из народов в мире). Плавучий маяк - это символический образ торгового сердца Маргаритинской ярмонки, Морского торгового порта Архангельска и символ поморского счастья. Если Маяк вспыхивает сразу и горит горячо и ярко – будет у архангельских предпринимателей успех в наступающем году. Если же долго не загорается или тухнет – архангельский бизнес, да и всех архангелогородцев ждут крупные проблемы. Зажигают Маяк старейшие архангельские лоцманы. Затем по традиции звучит салют из городской пушки, и начнается поморский фейерверк – старинная архангельская традиция, которой уже несколько веков. Стоит подчеркнуть, что зажжение огня на Новолетие и фейерверки – это не вымысел современных сценаристов и режиссеров, не праздничный новодел каким страдают сегодня многие города России, а древняя традиция столицы Поморья. Например, фейерверк на Новолетие, устраиваемый во время Маргаритинской ярмонки – это исконно архангельский обычай, ведь первые в России новогодние салюты и фейерверки были запущены именно в Архангельске три столетия назад.

Архангельск – родина салютов! Если вас спросят, какой город в России является родиной отечественных новогодних салютов, можете смело отвечать - Архангельск. Да-да, не Москва и не Санкт-Петербург, а именно торговый морской город на Северной Двине положил начало российской традиции отмечать Новый год салютами, фейерверками и другими «огненными потехами». Мало кто знает, что именно здесь в Архангельске в 1693 году Петр I впервые салютовал в честь наступившего Нового года! «Позвольте, - возможно возразит кто-то из читателей, - Есть ведь исторические факты. Например, известно, что Петр I посещал Архангельск трижды, но не зимой, а во время летней навигации! О каком новогоднем салюте вы говорите?» Однако давайте вспомним и другой исторический факт: в 1693 году Новый год в России (Новолетие) отмечался не зимой, а осенью, 14 сентября. И именно в это время молодой Петр I впервые в своей жизни побывал в столице Поморья. В Архангельске Петр справил Новый год, начинавшийся тогда 14 (1 по ст.ст) сентября, - пишет об этом событии академик Александр Морозов. – Было торжественное богослужение, салют из пушек и мелкого оружия, с яхты и иноземных кораблей.

Ракитки и гранадки Любопытно, что во время Маргаритинской ярмарки, которая традиционно начиналась в Архангельске с сентябрьского Новолетия, Петр I по заморскому обычаю устроил на мысе Пурнаволок первый в России новогодний фейерверк – «ракитки и гранадки спущал на Аглицком мосту». Упомянутый «Аглицкий мост» – это один из трех морских причалов (были еще Галанской и Руськой мосты), располагавшихся прямо у архангельских Гостиных дворов. Английский причал был самым северным из трех, и находился примерно в том месте, где сегодня расположен вход в гостиницу «Пур-наволок» в Архангельске. Он представлял собой широкий деревянный помост на лиственничных сваях, выдававшийся от берега на несколько десятков метров в сторону Северной Двины. Стоит заметить, что этот причал был построен англичанами еще до основания Архангельска в середине 16 века.

Фейерверк над Двиной Нетрудно представить себе феерическую картину – на высоком Английском причале в свете слюдяных фонарей и факельных огней виднеется фигура молодого Петра, который пытается зажечь подаренную ему гамбургскими купцами «ракитку» – новомодную в Европе ракету для производства фейерверков. Наконец, ему это удается и под радостные возгласы столпившихся на берегу и плавающих в лодках горожан первая в России новогодняя ракета взвивается в темное сентябрьское небо. Раздается оглушительный грохот и над белыми башнями архангельского Гостиного двора, над корабельными пристанями и мачтами иностранных кораблей с треском и дымом рассыпается искрами первый в России новогодний фейерверк. Возможно, что именно в Архангельске, поразившем молодого царя своим заграничным духом, Петр впервые задумал устроить новый год на европейский манер по всей России. Не случайно через шесть лет он издает соответствующий указ о переходе страны на европейское летоисчисление и приказывает устраивать салюты и фейерверки повсеместно.

Поморские поговорки В каждой избушке свои погремушки, в каждой избе свой погремок, в каждой деревне свой обиход, а везде все наше – поморско. В карбасу щелеватом в море не пойдешь, а в избе продувной ветром не заживешь. По двору да повети хозяйство-то судят» (поветь – сеновал, постройка для хранения различных вещей промыслового, сельскохозяйственного и бытового назначения). Трешшочку не поешь, на работе не потянешь. Глупее пинагора рыбы нет, а нарядиться умеет. И радость, и горе помору – все от моря. Баренцево море надоть Поморским звать, поморы его обживали. Море закалку дает и телу, и сердцу. Холодны ветречки помору не утеха. От взводня с разумом уйдешь, а ума нет – на дно ляжешь. Страх на море соображать учит, боязнь разумение отымает. Помор наукой отцовской, дружками да своим трудом силен. Море пахать – рукам спокою не видать. Приходит смертный час и на море, а навечно лежать в землю тянет.

Музыкальные традиции В Беломорье металлические колокола распространились быстро и широко и получили значение музыкального инструмента не меньшее, чем инструмента сигнального. Здесь отсутствовали народные музыкальные инструменты: бряцающие, щипковые, и смычковые, распространенные в Новгороде, Пскове, Москве, на Днепре, на Волге и верхнем Подвинье. Поморы знали только свистки, свистули да пастушьи рожки.

Одежда и обувь Национальная поморская одежда во многом схожа, либо полностью идентична одежде народов коми и ненцев. Функциональные и эстетические особенности одежды северных соседей продиктованы климатическими предпосылками и схожестью культураборигенных фино-угорских народов Севера. Основными материалами для ее изготовления являлись шкуры пушного и морского зверя, домашнего скота и шерсть домашних животных. Сами условия жизни и труда поморов предъявляли к одежде и обуви требования об их повышенной прочности, «непродуваемости» и «непромокаемости». Лучше всего о себе расскажут сами вещи. Вот основные из них: Бахилы -мужская рабочая и промысловая обувь из кожи. Это мягкие кожаные сапоги с длинными (до колена или бедра) голенищами. Шились на прямую колодку, т.е. без различения правого и левого сапога. Мягкая кожаная подошва сшивалась с сапогом дратвой, после чего сапог выворачивался. Если бахилы достигали бедра, голенище закреплялось на ноге с помощью ремешков, а край бахила привязывался к поясу;

Малица – верхняя мужская и женская одежда из меха оленя или шкур молодых тюленей. Изготавливалась мехом внутрь; Совик – верхняя одежда из оленьего меха с круглым капюшоном, скроенная мехом наружу. В морозы совик одевался поверх малицы. Чулки – поголенки с двойной пяткой и подошвой;

Бузурунка – рубаха, плотно связанная из толстой шерсти, удлиненная, закрывающая поясницу, ворот «под горлышко», рукав длинный «на запястьице», то есть на манжете. Одноцветная или с узором из коричневой шерсти; Безрукавка – из шкуры нерпы, мехом наружу, подкладка тканевая. Застежка спереди, от горла донизу, пуговицы деревянные или костяные, те и другие своедельные, петли шнуровые. Не промокает – «Дождь по ей слезами катится»; «Оболочка» на голову – шапка, обычно меховая, но бывает и кожаная с мехом, и суконная на меху с меховой оторочкой вокруг лица до бороды;

Скуфейка – зимняя шапка из сукна, стеганая. Обычно носят ребята; Струпни – кожаная обувь, напоминающая современные тапочки. Шились из цельного куска кожи без отдельной подошвы. К ноге подвязывались ремешком. Летняя обувь на тканевой подкладке и без нее; Шапка – оплеуха – двусторонняя меховая пыжиковая шапка с длинными ушами.

Северные земли были в числе тех немногих районов Руси, где добывалась соль. Дошедшие до нас письменные источники свидетельствуют о том, что солеварение в Заволочье было поставлено хорошо. Так, Соловецкий монастырь имел около 50 варниц, на которых работало до 800 постоянных и около 300 временных наемных работников. Солевары Двинской земли и Вологодского края давали до пудов соли в год и более двухсот лет снабжали этим продуктом многие районы Московского государства.

Одним из самых старинных промыслов Поморья было смолокурение. Уже во второй половине 14 века смолу гнали на продажу в поместьях новгородских бояр на Ваге. Важская смола становится предметом заморской торговли сначала новгородцев, а потом и Московской Руси. Смола употреблялась для смазки обуви, лыж, колес, в судостроении, канатном производстве, кожевенном деле. К ее качеству предъявлялись высокие требования Немаловажную роль в экономике Заволочья играл промысел слюды, который особенно интенсивно развивался в 15 веке. Слюда использовалась для окон и фонарей. В связи с ростом числа церквей и монастырей возросла потребность в выносных фонарях, использующихся во время крестного хода. Слюда также шла на оформление карет царей и богатых вельмож. Русская слюда считалась лучшей в мире и была известна в Западной Европе и Азии под названием «мусковита». Она стоила очень дорого: цена ее колебалась от 15 до 150 рублей за пуд. «Слюда, - сообщает в 1674 году в своем сочинении о русской торговле Кильбургер, - добывается между Архангельском и морским берегом у Вайгача на морском выступе и открывается в утесистых высоких горах. Все что бывает длиной и шириною более одного аршина, принадлежит царской монополии и не может быть открыто продаваемо никаким частным лицом».

Широкий размах приобрел в Поморье и такой необычный промысел, как ловля жемчуга. Жемчужные раковины добывали в устьях небольших речек: Солзе и Сюзьме на Летнем берегу, Варзуге и Поное на Терском берегу, а также в районе Колеч. Из добытого жемчуга местные судные целовальники отбирали десятое, самое лучшее, зерно «на великого государя». Этот «государев» жемчуг отсылали в Колу, а оттуда в Москву. А из Варзуги жемчуг шел в патриаршую казну. В Поморье возникла, а отсюда распространилась и по всей Руси, во всех слоях общества необычная любовь к жемчугу. Им густо осыпали платья и кафтаны, головные уборы и обувь. Заволочье является еще и родиной горного дела в России. В сочинении Марко Поло, где описывается Древняя Русь и ее жители, можно прочитать: «страна эта не торговая, но много у них дорогих мехов… Много у них серебряных руд, добывают они много серебра». Господин Великий Новгород получал дань с Заволочья мехами и серебром. Существует мнение, что это было только закамское серебро из загадочной Югры и Великой Пермии. В то же время мы располагаем сведениями о том, что в 12 веке на Руси велись поиски серебра и меди, добывалось железо, обрабатывался точильный камень. Добытчики руд, «копачи», устраивали домницы, кузницы, делали металлические орудия и инструменты: топоры, ножи, якоря.

Чудские племена на территории Заволочья владели навыками производства металла, подтверждением чему служат «чудские копи» – примитивные плавильные печи. В качестве гипотезы можно высказать предположение о том, что эти народы познакомили первых русских насельников с рудным делом или, по крайней мере, вызвали к нему интерес. Имеются сведения о том, что на Новую Землю рудознатцев посылал Иван Грозный. В Поморье имелись опытные специалисты горного дела: «копачи» и «рудознатцы», «плавильщики» со своим оборудованием, «снастями» для выплавки металлов. Впоследствии Поморье снабжало опытными мастерами зарождавшуюся металлургическую промышленность Урала и Сибири. Отметим также, что «земляная кровь» – первая ухтинская нефть – доставлялась бочками в Москву для освещения улиц столицы еще во времена Ивана Грозного. А одна из первых серебряных монет России чеканилась в Поморье, в Архангельске. С середины 16 века в Заволочье большое развитие получили добыча и выплавка железа. На «железных полях» добывали луговые, озерные и болотные руды, а «копачами» были важане, двиняне, пинежане и мезенцы. Одним из первых железоделательных заводов России стало предприятие, основанное в 1648 году на Ваге близ Шенкурска иностранцами Марселиусом и Акемой.

Поморье изобильно снабжало внутренние области государства продуктами своей местной промышленности, среди которых наиболее важное место принадлежало рыбе (особенно семге), соли, салу и кожам морских зверей и мехам; в Поморье сосредотачивалась почти вся внешняя торговля государства; Поморье служило главным соединительным звеном между европейской Россией и Сибирью в торговом отношении.

Уже к 17 веку оборот Архангельской ярмарки доходил до трех миллионов рублей. А если учесть, что население всего Российского государства к началу 17 века не превышало 12 миллионов человек, а весь государственный доход в 1724 году составлял 8 миллионов рублей, то ярмарочный оборот Поморья можно признать весьма крупным взносом в развитие экономики России. В это время Холмогоры стали самой заселенной областью Двинской земли. Здесь большое развитие получили речное и морское судостроение, лесопиление и мукомольное дело, смолокурение, плотничество, нарождалось косторезное ремесло, имелись канатные, прядильные и ткацкие предприятия, кузницы и слесарни.

Приведем перечень товаров, которыми торговали в Холмогорах, помещенный в грамоте 1588 года двинским целовальником (сборщиком налогов и пошлин): мед, воск, икра, масло, сало, медь, олово, свинец, «мягкие товары» (меха соболя, куницы, бобра, белки, зайца), бархат, атлас, шелк, сукно, платье, хлопчатая бумага, ладан, фимиам, перец и прочее. Иногородние купцы обязаны были останавливаться только в Холмогорском гостином дворе и там торговать. Из той же грамоты мы узнаем, что в Холмогорах торговали английские, голландские (брабантские) и шпанские «немцы».

С незапамятных времен основным занятием населения Поморского Севера были звериные и рыболовные промыслы. На взморьях и по берегам рек – всюду были разбросаны рыбные тони, с которых кормилась большая часть населения этого обширного края. Каждая семужья яма, каждое промысловое становище-«скея» или зверобойный участок имели своих коренных хозяев, которые могли продавать свои владения, закладывать их целиком или паями, сдавать в аренду и завещать своим потомкам или монастырям.

Основным документом, защищавшим права частных собственников и владельцев рыбных и зверобойных поморских промыслов, был Судебник 1589 года, написанный «мирскими» судьями двинских волостей Поморья. Он существенно отличался от Российского Судебника 1550 года, так как не содержал норм крепостного права и был ориентирован на свободных (черносошных) крестьян и промышленников. Поморские оброчные земли от Ваги до Колы, принадлежавшие некогда новгородским боярам (вплоть до присоединения Поморья к Москве), в XV веке стали собственностью великого князя московского. Но по существу владельцами рыбных и звериных промыслов оставались поморские крестьяне, которые платили налог (десятину) государству и распоряжались промысловыми участками по своему усмотрению. Так продолжалась до конца XVI века, пока кому-то из столичных чиновников не показалось, что такая система налогообложения недостаточно эффективна.

Прообраз квот По указу из Москвы в конце XVI века на морские промыслы была введена система так называемых «откупов», позволявших торговцам за деньги приобретать права на всю добычу промышленников. Однако вместо ожидаемого пополнения государевой казны случилось прямо противоположное: почти все откупные квоты приобрели богатые иностранные купцы, которые, сразу же завладели всеми правами торговли салом морского зверя (ворванью). Московские купцы, покупавшие прежде ворвань у поморских промышленников, оказались в тяжелейшем положении. Поэтому в 1646 году они подали челобитную царю Алексею Михайловичу, в которой жаловались на иноземцев, что те «откупили ворванье сало чтобы твои государевы люди и все поморские промышленники этого сала мимо их другим немцам и русским людям никому не продавали, а себе берут за полцены, в треть и четверть цены, и от того Колмогорцы и все Поморие… обнищали и разбрелись врозь. И твоя государева вотчина город Архангельской и Колмогорской уезд и все Поморие пустеет».

Читая эту челобитную, невольно начинаешь сравнивать описанную в ней ситуацию с тем, что происходит сегодня в рыбной отрасли России (с тем лишь отличием, что вместо системы откупов фигурируют рыбные аукционы и система распределения квот). Плачевный итог чиновничьих нововведений привел к тому, что челобитье возымело силу, и уже в том же 1646 году разорительные для поморских хозяйств откупа были срочно заменены прежним десятинным сбором.

Монопольная «кумпания». При Петре I пошлина с поморского населения взималась «за десятую тысячу от рыбы трески по 16 рублев, а с сала трескового (печени. – Авт.) за десятый пуд по 15 алтын».В январе 1703 года Царь Петр I издал Указ, согласно которому все промыслы «ворваней, моржей и иных морских зверей и сала» были отданы монопольной компании возглавляемой А.Д. Меньшиковым и братьями Шафировыми. Указ запрещал ловцам и промышленникам торговать промысловой добычей помимо указанной «кумпании», а указом от 10 июня 1703 года ей были переданы права на владение промысловыми рыбными угодьями, которыми до этого владели поморские промышленники. Как пишет историк А. А. Морозов, «Компанейские приказчики в Архангельске Степан Окулов и купец Никита Крылов, пользуясь монопольными правами, прижимали нещадно промышленников, принуждая продавать добычу (в особенности треску) по крайне низкой цене и почти тут же перепродавали ее втридорога на корабли. Некоторые «кумпанейщики» выколачивали таким образом до % барыша». Впрочем, хищническая деятельность компании Меньшикова не принесла желаемой экономической отдачи для государства, а доходы казны, вопреки ожиданиям Петра, резко уменьшились. С 1717 по 1720 годы компания отпустила тресковой печени всего-навсего 3400 бочек, а вяленой трески 9391 пудов. По словам историка С.Ф. Огородникова, это намного меньше, чем было отпущено вольными поморскими промышленниками за один 1700 год.

Партикулярная фамилия В 1721 году Петр I убедившись, что компания Меньшикова провалилась, решает отдать промыслы «в компанию купецким людам, кои бы те промыслы к распространению государевой прибыли могли умножить». Первым на призыв Петра откликнулся «гость» Матвей Евреинов. Он обратился в коммерц-коллегию с предложением отдать все поморские промыслы «ему и детям с начала 1722 года впредь в вечное владение». Причем на тех же монопольных условиях, какими пользовался Меньшиков. В своем обращении «гость» повел себя поистине с «олигархическим размахом». В частности, он настаивал на введении самых жестоких санкций по отношению к поморам, если те будут торговать морской добычей помимо его семейной компании: «Никто б из промышленников никакого сала моржовых и ворванных кож, моржовой кости и сухой трески мимо компании другим никому не продавал, - писал Матвей Евреинов, - а наипаче и собою или через кого другого за море и в другие места отпускать под опасением жестокого ответствия не дерзали».Даже советники из петровской коммерц-коллегии были озадачены такими требованиями и в своей справке написали, что в северных реках и морях находится так много рыбы, которое «довольно будет к снабдеванию всей Европы» и «грешно есть противу нации, чтоб такой клад вовсе отдать партикулярной фамилии». В итоге Евреинов получил права на поморские промыслы сроком «всего» на 30 лет. Правда, уже через несколько месяцев стало ясно, что «гость» не может наладить добычу рыбы и морского зверя, поэтому Петру пришлось срочно отменять все данные ему привилегии.

Помогли Норвегии В начале XVIII века поморские рыбные и зверобойные промыслы достигли своего наибольшего развития благодаря торговле с Норвегией. С XV века Норвегия была северной провинцией Дании, население которой жило довольно бедно. И если бы не торговля с поморами, на экономике Норвегии в те времена можно было бы поставить крест. Это сегодня Россия покупает рыбу у норвежцев и ест не поморскую, а норвежскую семгу. А в 1774 году в Финнмаркене у берегов Норвегии промышляли 1300 поморов на 244 судах. Причем поморские промышленники, согласно донесению датского губернатора Фиельдштеда, «добывали рыбы больше, чем подданные короля датского». Как пишет историк А.А. Жилинский, «поморы распространяли свои морские и рыбные промыслы не только по всем углам Белого моря и Ледовитого океана: на Новой Земле, на Карском море, на Мурмане, Канинском полуострове, Груманте (Шпицбергене), но даже по всей Северной Норвегии и сами обучали мореходству и промыслам норвежцев».

Полезные поморы Датский чиновник Иенс Ратке побывавший в начале XIX века в приграничном с Россией норвежском городе Тромсе написал следующее: «Свобода торговли здесь, как и в других местах дает хорошие результаты. К сожалению, размеры потребления здесь водки и табаку среди населения увеличиваются и одни только поморы, снабжающие население мукою ведут здесь полезную торговлю…». В итоге, по свидетельству Жилинского, благодаря торговле с Поморьем, "Финнмаркен", представлявший до 1813 года глухую провинцию, начинает быстро процветать. На развитие его морских промыслов обращается самое пристальное внимание норвежского правительства. Во второй половине XIX века Финнмаркен становится совершенно неузнаваем». В России же c конца XIX века и в течение всего прошлого XX столетия происходит резкое падение отдачи от традиционных морских промыслов, полностью уничтожается поморская торговля и распадается традиционный уклад жизни поморов. Виной тому, по мнению историка Жилинского, полное непонимание со стороны российского правительства значения и возможностей поморских промыслов на севере России. К сожалению, сегодня, спустя столетие, приходится признать, что это непонимание и некомпетентность чиновников никуда не исчезли.

Сайт © "Община Поморов"

Чаепитие на Руси издавна воспринимается как нечто большее, чем обыденный прием пищи или посиделки за столом. Традиции чаепития, укоренившиеся в России, предполагают в первую очередь возможность испить чаю в приятной компании за душевным разговором.

Как правило, чайное застолье длится несколько часов, гости ведут неспешную непринужденную беседу. В народе чаепитие долго оставалось символом зажиточности и богатства, а знакомое всем выражение «дать на чай» означало проявление особой щедрости. И только в ХVIII веке чай окончательно вошел в русский быт и стал воистину национальным напитком, без которого просто невозможно представить себе повседневную жизнь русского человека. Появившееся в ХIХ веке знаменитое выражение «чаи гонять» очень метко отображало пристрастие русских людей к чаепитию.

Особенно популярен чай был в купеческой среде, что порождало и новые обычаи. Сохранились воспоминания поморов об одном из таких обычаев, который состоял в том, что «на другой день после благословения жених приезжал к невесте с гостинцами; он привозил голову сахару, фунт чаю и самых разнообразных сладостей – конфет, орехов, пряников, и все это было в довольно большом количестве и целыми кульками; делалось это потому, что невеста все предсвадебное время приглашала гостить к себе подруг, которые помогали готовить приданое: все мелкие вещи, начиная с носовых платков, салфеток, надо было переметить уже новыми инициалами – с фамилией жениха. После этого жених становился своим человеком в доме невесты».

Особняк чаепромышленников Высоцких,

созданный архитектором Р.И. Клейном в 1900 г.

Фрагменты чайной упаковки «Царская роза»

С тех пор, как чай прочно вошел в жизнь помора, чаепитие стало важной составляющей его жизни. В Поморье без чая не обходится ни одно семейное торжество, ни одна дружеская встреча. За чаем проходят задушевные посиделки, обсуждаются важнейшие новости, люди обмениваются мнениями, спорят, веселятся, заключают деловые сделки и просто отдыхают.

Как вспоминает сумлянка Зайкова Людмила Алексеевна, чай пьют в среднем шесть-семь раз в день: за завтраком перед работой, за вторым завтраком, во время легких перекусов, чаем завершают обед, пьют на полдник со сладостями, а также наслаждаются вечерним чаем в семейном кругу, не говоря уже о чаепитии как отдельной форме застолья.

Главное в поморском чаепитии – это атмосфера душевности, веселья, покоя и радости. Не зря за чаем прочно закрепилась слава напитка, согревающего не только тело, но и душу. Поморы также говорят такие пословицы: «Где есть чай – там под елью рай», «Чай пьешь – до ста лет проживешь», «Выпей чайку – забудешь тоску».

Общеизвестно, что чай пришел в Россию с Востока. Но у поморов был свой чай: из листьев, плодов, кореньев трав, в огромном ассортименте собираемых, высушиваемых и заготавливаемых для различного назначения – лечебных и тонизирующих.

Наши предки не были так избалованы изысками чайной промышленности, как их потомки, и пили в основном китайский черный чай.

Чаеторговая фирма, основателем которой был в 1849 году Калонимус Зеев Вульф Высоцкий , на всем протяжении своей деятельности отличалась исключительной культурой ведения торговли, передовым техническим оснащением своей фабрики, непревзойденным качеством продукции, словом, имела безупречную репутацию. Торговым знаком товарищества был кораблик с поднятым парусом, «В.Высоцкий и К о » являлось официальным поставщиком российского Императорского двора, и контролировала треть чайного рынка страны.

Фирма купца Высоцкого, благодаря замечательным организаторским способностям и коммерческому чутью своего основателя и владельца, быстро набирала обороты. Вульф тщательно изучил все нюансы чайного дела и вникал в любые тонкости бизнеса. Современники неоднократно отмечали как его высокую компетентность и образованность, так и общую культуру ведения дел.

Обретя предпринимательскую свободу, Высоцкий смог диктовать рынку свои условия, благодаря чему в 1903 году основной капитал фирмы вновь удвоился, составив 6 млн. рублей, а чистая прибыль приблизилась к 630 тыс. рублей, ежегодно увеличиваясь самыми быстрыми в отрасли темпами. Вскоре «В. Высоцкий и К о » становится одним из монополистов, контролируя 35% чайного рынка Российской империи.

В Поморье промышленники также привозили чай товарищества «В.Высоцкий и К о », фрагменты чайной упаковки «Царская роза» сохранились в музее «Поморская горница» с. Сумский Посад.

Таисия Афанасьевна Евтюкова , 89 лет, поморка, рассказывала о ритуале заваривания чая: «Кипяток рекомендуется готовить в самоварах. При закипании воды на конфорку устанавливается заварочный чайник. Далеевсыпать заварку в нужном количестве из расчета 0,5-0,75 г на порцию и залить кипятком примерно на 1/3 чайника. Прикрыть на 5 минут крышкой и салфеткой так, чтобы носик чайника остался открытым, иначе чай запарится и изменит свой вкус. Затем долить в чайник доверху кипяток и перемешать Тяга замедляется, и самовар медленно доводит воду до кипения, качественно заваривая чай».

Главный атрибут традиционного поморского чаепития – самовар. Внешний вид и размер самоваров был весьма разнообразным – их выпускали на несколько стаканов и даже на несколько ведер. Народ сразу оценил преимущество самовара: не надо топить печь для подогрева воды.

Для растопки самовара использовали дрова, древесный уголь или даже сосновые шишки. Во многом благодаря самовару и сформировалась традиция русской чайной церемонии как неспешного и расслабляющего времяпрепровождения. Самовар – это символ уюта, домашнего тепла, он – живое существо, настоящий хозяин дома.

Серафима Николаевна Ушарович вспоминает, что, прежде всего, чайный стол покрывали скатертью только в праздники – для особых случаев, а каждодневные чаепития были за обычным столом в кухне, которым ничем не покрывался. Самовару всегда отводилась за столом роль молчаливого собеседника. Он стоит всегда в центре стола, добрый – по своему образу, по округлости форм. Он добродушно попыхивает дымком и булькает кипящей водой.

Так как чай в те времена был недешев, очень важно было, кроме умения заварить вкусный чай, еще и не меньшее умение «не спить чай», т.е. разлить его так, чтобы каждый из присутствующих на чаепитии получил свою порцию чая одинаковой крепости, и плюс к этому хозяйка не допустила бы большой расход сухой заварки. Разливала чай только сама хозяйка, и лишь в случае крайней необходимости это действо доверялось старшей из дочерей, что соответствовало неписаному правилу – чай должен разливать всегда один и тот же человек, хорошо с этим делом знакомый.

Пили чай из фарфоровой посуды, обязательно не доливая 1-2 см от края чашки, что считалось хорошим тоном. В купеческих семьях позволено было подавать чашки с горячим чаем на глубоких блюдцах, из которых его и пили вприкуску с сахаром или вареньем, держа блюдце в ладони с особым, показнымшиком. Чай из самовара обычно пьют вприкуску, то есть сахар подается отдельно.

По поморской традиции чаепития к столу подаются несколько типов закусок, первая из которых плотные блюда. Здесь главным образом идет речь о пирогах, кулебяках и блинах. Начинки для них могут быть самыми разнообразными: это и мясо, и капуста, и рыба, и яйца. Цель этих блюд – накормить гостей, которые только что пожаловали к вашему столу. Также на стол подаются собственно закуски – различные бутерброды, мясные и сырные нарезки, паштеты, икра. Эти блюда хороши тем, что они не отвлекают от беседы, служат хорошей закуской и не остывают. После паузы на столе появляются сладкие блюда – выпечка, мед, различные сорта варенья, или блинчики со сладкими начинками, свежие фрукты и ягоды. Топленое молоко обязательно было на столе. Людмила Алексеевна Зайкова вспоминает, что «во время Великой Отечественной войны жили трудно, и ее мама пекла алабашники – оладьи из черной муки, добавляя туда тертую картошку».

Сейчас, заваривая пакетированный чай на скорую руку, мы удивляемся восточным философам, которые считали его напитком гармонии и мудрости. Мы, в отличие от наших предков, превративших чаепитие в ритуал расслабления и общения, просто поглощаем жидкость, не получая удовольствия от самого процесса. Попробуйте последовать чайной традиции поморов, и душевные посиделки за одним столом станут доброй традицией вашего дома.

Л. Макаршина, с. Сумский Посад

Список литературы

Бернштам, Т.А. Русская народная культура Поморья в XIX-начале XX в. : этнограф. очерки / Т.А. Бернштам; Академия наук СССР; Ин-т этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая; Отв. ред.: К.В. Чистов. – Л. : Наука, 1983. – 231 с.

Гемп, К. П. Сказ о Беломорье / К.П. Гемп. – Архангельск: Северо-Запад. кн. изд-во, 1983. – 237 с.

Максимов, С.В. Год на Севере / С.В. Максимов. – Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1984.

Никольская, Р.Ф. Карельская кухня / Р.Ф.Никольская. – Петрозаводск: Карелия, 1989.

Черемухина, Л.А. Северная кухня / Л.А. Черемухина. – Архангельск: АВФ-книга, 2008.

Многое о характерных чертах любого народа могут рассказать его обычаи, обряды, особые приметы. Расскажем немного и о них.

Многое о характерных чертах любого народа могут рассказать его обычаи, обряды, особые приметы. Расскажем немного и о них.

Хорошо известна поморская традиция не бросать мусор ни в реку, ни в море.

К местам лова поморы также относились особо. На каждой тоне - избушка на море или реке, где летом жила и промышляла семья или несколько семей - стоял крест «на добычу» - чтобы лучше рыба ловилась. Проходящий мимо обязательно молился. Во время летнего промысла, когда на тоне «сидели» семьями, любого прохожего встречали хозяйки и кормили до отвала. Угостить случайного человека - благо, это было не только проявлением гостеприимства, но и заклинанием удачи, достатка.

При совершении купли-продажи из рук в руки передавали «пополнок» - какую-нибудь вещь («яйцо», «нож рыбьего зуба», шапку), символически скрепляющую сделку.

Специальные обряды были посвящены уходу охотников на опасный зверобойный промысел. В церкви заказывали молебен «за здравие», пекли и давали с собой специальную пищу «ужну» и «тещник». Наличие особого названия и связь его с родовыми традициями («тещник» пекла теща) скорее всего, свидетельствует о придаваемом этой пище ритуальном смысле.

Воспоминания о зверобойном промысле сохранились в колыбельных: котику за баюканье младенца обещают «белого белечка на шапочку, кунжуевое яичко на игрушечку». Кунжуем называли морского зверя, а белечком детеныша тюленя.

Самые яркие и выразительные рассказы посвящены Собачьему ручью в Варзуге. Издавна он пользовался большой популярностью среди жителей Терского берега. Находится он приблизительно в трех километрах от Варзуги. Интересно, что система поклонения роднику очень похожа на обряды в марийских языческих молельных рощах. Примерно за километр от Собачьего ручья до сих пор нельзя разговаривать и смеяться, ходить туда можно только в первой половине дня...

Был обычай, как ледоход начинается, выходить на берег - из ружей палить. В нерест покой семги оберегали. Когда рыба на нерест шла, уключины у лодки тряпицей обворачивали, чтобы рыбу не пугать. Летом старались не охотиться, берегли до времени, когда подрастут.

Разные сведения о жизни поморов доносит до нас большая группа топонимов, в основу которых входит слово крест. За каждым из них стоят какие-то события, трагические или радостные: обеты, данные в трудный час жизни. Крест обычно рубили из бревен, а при установке ориентировали строго по сторонам света, независимо оттого, был ли это крест по обету или просто мореходный

знак. Крест располагали так, чтобы молившийся, став лицом к надписи на кресте, тем самым обращался лицом к востоку, а концы перекладины креста указывали направление севера и юга.

Возьмут поморы необычно богатый улов, чудом уцелеют в бурю - ив благодарность Николаю Чудотворцу ставят крест.

В Поморье распространены обетные кресты (по-местному, - «заветные», «обветные», «обетованные»). Их ставили по обету после возвращения с моря или после болезни около домов, на берегу моря, около тонских избушек (см. цветную вкладку). Один из крестов сохранился в Нижней Золотице около дома А.М. Каплуновой. После возвращения с моря по обету ходили на Соловки.

Календарь, который поморы обычно брали с собой на промысел или в дорогу, представлял четырехгранный, шестигранный деревянный или костяной брусок длиной до полуметра. На нем чертами и зазубринами обозначались простые дни и дни праздников. Праздники имели символические обозначения. Например, дни солнцестояния обозначались высоким и низким солнцем. День, когда холод покатится обратно на север - санями, прилет птиц - птицей, русалий - деревом, день выгона скота - конем. Дни, посвященные Матери-Земле, содержали древний, пришедший к нам из античности, символ Земли - крест в круге. Среди знаков старых календарей оказывается немало знаков связанных с личной жизнью хозяина. Ряд знаков не расшифрован (см. цветную вкладку).

Быт и нравы поморов нашли отражение в различных паремиях, например:

Кто в море не бывал, тот Богу досыта не маливался.

Пост - на вожжи у моря сиди.

Конь да мужик - вековой позорник (позориться - мучаться, испытывать большие трудности, связанные с отлучкой из дома), баба да корова - векова домова.

У поморов и саамов распространен обычай называть реки, озера, тони и островки по именам людей, утонувших в этих водоемах или около них.

Неуклюжую, похожую на распластанную жабу, рыбу рявчу, испускающую страшный рев, когда ее поддевают на уду, сушили и клали под постель, когда кто-нибудь занеможет от «колотья».

Поморы-староверы совсем не употребляли спиртного.

Вековой обычай поморов - не обижать сирот, отцов которых погубило море. Из всех актов похоронного обряда отмечаем недостаточно известный обычай ставить после смерти в красный - Божий угол камень и веник. Потом этот веник сжигается.

Примета: если после венца молодые едут на свадебное застолье под меховым («шубным») одеялом - жизнь их будет безбедной.

В Поморье шейный вышитый платок - первый подарок невесты жениху, - его так и называют - «женихов платок».

Отмечается обычай мазать сватов глиной в случае получения отказа.

Если жемчуг, который носит женщина начнет тускнеть говорят, что ее ждет болезнь. Сам жемчуг заболевает - гаснет. Были в Поморье люди способные «лечить жемчуг».

Всегда было уважительное отношение к хлебу. Раньше в Поморье не встретишь ребятишек с куском хлеба. Выскочил кто-то из застолья, дожевывая кусок, - отец или дед: «Куды это кусовничать пошел, сядь наместо», да еще провинившемуся скажет: «Посидишь часок». И сидит, возразить не смеет. Хлеб нарезали только стоя «Ране хлебушко сижа не резали».

Никто не прикоснется к пище прежде, чем старший, дед или отец, не подаст к этому знак - постучит ложкой по краю миски или столешницы. Заканчивали трапеза так же.

Уху по мискам разливал повар - дежурный рыбак. Рыба подавалась отдельно на деревянном подносе. Уху начинали хлебать и рыбу «таскать» по знаку бригадира, он стучал ложкой по краю столешницы.

Поморский календарь существует в различных приметах. Считали, что на календарные праздники происходят «походы сёмги». «Так были походы-то. Вот на Ивановский поход. Потом на Петровский, потом в Ильинский, потом на Маковей поход 14 июля, потом на Преображение 19 августа. А потом к Третьему Спасу будет поход, потом на Богородицу, Сдвиженский, на Ивана Богослова, потом Покров Пресвятой Богородицы, Михайловский поход, последний поход - Митреевский на 9 ноября. Бедь море-то не закрыто, мужики-то ловят».

Отмечено существование поморской магии. Вовремя первого замёта на треску и селёдку бросали в море серебряные деньги. Вовремя шторма в море лили масло. После ледохода мыли лицо водой из моря. Мыть должен был другой человек. Его называли купальна крёсна/купаленка. По воспоминаниям золотичан, у многих купальной крёстной была Марфа Крюкова.

Уходя в море, брали с собой на хороший лов кулебяку (кулебяка - пирог с рыбой). В день проводов на стол клали буханку хлеба и солонку, которые оставляли до следующего дня. Рыбакам на тоню, чтобы не погибли, жёны давали с собой морской песок. В понедельник нельзя было выходить в море. Существовал запрет на участие в проводах беременных женщин. Если помор погибал, то его имя давали новорожденному «для продления рода». Лучше всего было начать лов тайно. Для хорошего улова брали с собой клык морского льва.

Среди персонажей низшей мифологии выделяются образы лешего и водяного. Леший (лешачиха) лесная ведьма, по представлениям золотичан, не имеет бровей, лица лешего не видно. Он может принимать облик родственника. Оберег от лешего - рябиновая ветка.

Поморская Сторона

Заведующей кафедрой педагогики Поморского государственного университета.

Буторина Т.С., Щекина С.С.

Поморская семья. Архангельск. 1998.

Образ жизни поморской семьи 18-19 веков

Разновременность заселения берегов, их разобщенность и разная степень самосознания, определявшая границы брачных связей, опасность морских промыслов, создававшая постоянный перевес женского - с определенного возраста - населения над мужским, длительный отход мужчин на промыслы и относительная свобода женщин - все эти особенности социо-культурной и экономической среды Поморья XVIII-XIX веков предопределили форму, состав, структуру и специфику внутрисемейных отношений.

Образ жизни поморской семьи был тем образовательным и воспитательным пространством, в котором из поколения в поколение формировались, передавались, сохранялись и развивались традиции и обычаи. Эта микросреда способствовала как стихийному, так и целенаправленному формированию личности помора. Особая сила влияния этих традиций и норм состояла в том, что ребенок с самого раннего детства осваивал их незаметно для самого себя, естественно и просто, намного раньше, чем начинал поним ть их содержание и смысл.

Одной из главных особенностей Поморья было то, что вплоть до начала XX века здесь традиционно сохранялась "большая" семья, составлявшая по данным Т.А.Бернштам около 70%. Большой местные жители называли неразделенную семью, состоящую из нескольких семей женатых братьев, живших с родителями и их холостыми детьми под одной крышей.

Широкое распространение большой семьи в Поморье было обусловлено как сохранением пережиточных патриархально-родовых форм общежития русского сельского населения, так и спецификой северного промыслового хозяйства, которое несравнимо удобнее было вести большим, спаянным сознанием своего единства коллективом. Это обеспечивало сравнительно высокий уровень производительности труда, достигаемый за счет централизации средств производства и многочисленности людей. С. Зобков в статье "Поморская деревня, ее жизнь и нужды" подчеркивает непоколебимость в Поморье семейных традиций, "здесь не трудно встретить в каждой деревне, как несколько женатых братьев со своими семьями живут нераздельно; нам случалось видеть, что иная семья достигает 20 человек. Все члены такой семьи живут сообща, сообща заводят суда для мурманского промысла и снасти, вместе промышляют и вместе справляют домашние нужды и благосостояние этих семей, по сравнению с благосостоянием семей разделившихся, гораздо выше" .

"Семьи были большие - пятибратчина, существовала одна пудовая квашня, 11-12 хлебов, житников пекли в день", "жили большими семьями, не делясь. На ночь, на чистой половине избы, против печного угла, расстилали солому, покрывали домоткаными полотенцами и ложились в ряд", "семьи большие до 32 человек, женатые братья с женами и детьми" .

Еще одним подтверждением широкого распространения на Поморье большой семьи может служить отрывок из поморской песни:

"Уж как отдали младу на 17 году,

Выбрали семейку немаленькую,

Что немалую семейку -невеличенькую:

Только свекор да свекрова,

Да четыре деверька,

Две золовушки - белы лебедушки,

Да две тетушки - стары бабушки".

Абсолютное преобладание "большой семьи" в Поморье вплоть до начала XX века наводит на мысль о том, что здесь эта форма семьи являлась максимально удобной и выгодной. "Большая семья" представляла основную, исходную хозяйственную. - производительную и потребительскую - ячейку сельской общины во всех речных и во многих морских рыбных промыслах, а в некоторых случаях - в морском зверобойном промысле, солеварении и сельском хозяйстве.

Большая поморская семья состояла из нескольких поколений, находившихся в разных отношениях между собой в зависимости от социального и половозрастного состава. Жизнь, обычаи и обряды, а также поведение членов большой семьи регламентировались нормами всего общинного коллектива и присущей ему культурной традицией. Община как социальный институт, выступающий гарантом нормального функционирования и воспроизводства крестьянской семьи, строго следила за соблюдением старинных семейных устоев, обычаев и обрядов. В целом эти нормы соответствовали общерусским представлениям, а коррективы были обусловлены особенностями хозяйственного уклада и некоторыми историко-культурными различиями по берегам.

В области брачно-семейных отношений у северно-русского крестьянства господствовало обычное право. Центральной фигурой в составе поморской семьи являлся отец. По мнению П.С.Ефименко, "отец семейства - не только глава его, но и господин, повелитель в особенности по отношению к женскому полу", "отец имеет больше прав над детьми, чем мать. Он управляет имуществом детей самостоятельно, даже безотчетно относительно доходов", "дедовское все во власти отца, имеющего право употребить его, как угодно".

Главу семейства поморы называли по-разному: "хозяин", "старшой". " Главой семьи считается отец женатых братьев - старшой, после его одряхления или смерти главой становился старший брат". Нередко отца называли "сам", а его жену "самой". А.Подвысоцкий в "Словаре областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении" приводит следующие данные: "Большина - старшинство, главенство в доме, власть старшого. Отсюда: «большак» - хозяин в доме, распорядитель хозяйства; а также: "Большичанье - право, власть, распоряжение, управление. В семьях, складывающихся из нескольких семейств, если все заодно наживают деньги и расходуют их на общие нужды, - за всем этим наблюдает один из семьи, называемый: "набольшой ".

А.А.Чарушин об обязанностях главы семейства в статье "Имущественные отношения в крестьянской семье" писал следующее: "Обязанности большака сложны и требуют большого опыта. На нем лежит забота о всем хозяйстве и о материальном обеспечении семьи. - "Как ляжешь спать-то, - говорить иной из них, - так рано-то и не уснуть, пока не раздробишь всего дела на завтрашний день; башкой-то начнешь прикидывать, кому какое дело дать, кого куда послать". - Особенную заботливость, по народным понятиям, большак должен проявлять в отношении малолетних детей, чтобы они были сыты, обуты, одеты и имели теплый угол, а с течением времени, когда подрастут, были приучены к труду и к крестьянским работам. Дай-ка им вырасти да набаловаться, так работа-то медведем покажется", - заявляет, например, большак насчет воспитания детей. Но наиболее трудною задачей его, несомненно, является необходимость поддержания семейной дисциплины и своего авторитета, особенно в больших, неразделенных семьях".

По А.А.Чарушину, отец-большак - полный и основной контрольный распорядитель общего имущества. От него зависят всякого рода сделки и операции, он входит в долговые обязательства от семьи, может увеличить и свести его совершенно на нет, если в этом случае не натолкнется на вмешательство схода; он распределяет работы между отдельными членами семьи, отправляет их на заработки, отдает в работы, даже против желания, дает согласие, по своему усмотрению, на женитьбу или замужество детей, на выдачу им отдельных паспортов, на раздел, выдел, а также судит и наказывает членов семьи. Впрочем, право наказывать до "пинков" и "затрещин" включительно он применяет только к малолетним и подросткам, со взрослыми же считает достаточным ограничиваться наставлениями и выговорами. Такая обширная власть большака сохраняется однако лишь в исключительных семьях, где авторитет родительской власти еще удержался или где семья состоит из малолетних детей. В большинстве же случаев, когда сыновья начинают подрастать, отец советуется с ними во всех важных делах и не предпринимает ничего рискованного без их согласия. В некоторых местностях старшой приобретал действительно большую власть, распоряжаясь даже специфически женскими домашними делами и регулируя поведение взрослых детей: приготовление пищи, распорядок дня, гуляние сыновей и дочерей. "Например, в Варзуге на Терском берегу отец поднимал семью утром, отдавая распоряжения о еде, отпуская дочерей на беседы и даже сам плел им косы" .

То есть, по мнению П.С.Ефименко, глава поморской семьи имел освященную старинной традицией власть над всеми членами семейного коллектива, право распоряжения общим имуществом и полномочия по юридическому представлению перед общиной и внешним миром.

Однако, широкие права отца-домохозяина, как распорядителя общественным имуществом, заключают в себе и элемент ограничения его власти. Таким является та ответственность, которую несет глава семьи за целость находящегося в его распоряжении имущества. Эта ответственность не выражается внешне в каких-либо определенных нормах, но ее существование не подлежит сомнению. Ярче всего она обнаруживается в тех случаях, когда бывший глава семьи лишается своей власти по управлению хозяйством и последнее передается в руки жены или кого-нибудь из сыновей. "Причиной такого снятия власти с большака-родителя является чаще всего "расточительность" его и "нерадение к поддержанию своего хозяйства". Здесь совершенно ясно высказывается условный характер власти отца-домохозяина; она признается членами семьи лишь до тех пор, пока охраняет благосостояние семьи, как целого; раз последнее условие нарушено, глава семьи не может претендовать на сохранение власти в своих руках, и если он не согласен добровольно удалиться от дел, то семья может принудить его к тому, прибегнув к содействию суда или общества. Однако семья редко прибегает к жалобам на отца, т.к. по народным понятиям такие жалобы считаются "большим срамом". Относительно таких семей, где значение большака упало, крестьяне говорят нередко: "У них кто смел, тот и съел; никогда конца-краю не найдешь".

Отец-большак по народному обычаю может добровольно отказаться от большины в пользу кого-либо из сыновей и даже независимо от старшинства его. Назначение отцом на большину того или другого сына признается окончательным и, в случае возникших споров, разрешают их согласно воле отца. Когда отец умирает, не назначив после себя большака, то большина обыкновенно переходит к его вдове, затем к старшему сыну и т.д. Однако, такая постепенность не всегда соблюдается. Бывают случаи, что большина, минуя мать, попадает в руки кого-либо из членов семьи, особенно если вдова окажется болезненной и мало способной к управлению хозяйством. Если старший член семьи отсутствует, то его заменяет другой, кому тот поручает. Иногда семья сама избирает в большаки того или другого из своих членов и заявляет о том на сходе, обещая во всем ему повиноваться. В иных случаях большину исподволь забирает в свои руки какой-либо член семьи, оказавшийся наиболее расторопным и способным "править домом".

Однако чаще всего после смерти отца или его одряхления управление большой семьей и ее имуществом переходило к старшему из женатых братьев, хотя поморы старались до преклонного возраста участвовать наравне с молодежью во всех видах промысла, чем долго поддерживали свой авторитет.

Таким образом, в основе родительской власти лежат два совершенно разных начала. С одной стороны, эта власть основывается на нравственном авторитете отца, как родоначальника, поскольку этот авторитет создается чувством привязанности, любви, уважения и почтения или поддерживается в силу привычки. С другой стороны, эта власть находит себе сильную материальную опору в положении отца, как домохозяина, не только полновластно распоряжающегося общим семейным имуществом, но и владеющего личной собственностью, распределяемой им между детьми по своему усмотрению. Первое начало находит себе большее применение, пока д ти еще не "пришли в возраст", постепенно утрачивая свое значение к периоду полной их возмужалости.

Смерть мужчины резко нарушала экономическую стабильность семейного коллектива, даже если он был не единственным кормильцем; особенно это было ощутимым для тех семей, основой прокорма которой были мурманский или зверобойный промысел. Гибель и "морские" заболевания постоянно создавали численный перевес женского населения над мужским, особенно начиная со зрелого возраста 30-40 лет; к старости этот перевес резко увеличивался - старух в Поморье было чуть не втрое больше стариков . А вообще, в губернии по данным 1896 года на 1000 женатых мужчин приходится 1041 замужняя женщина .

Промысловый характер занятий местных жителей, участие девушек и женщин в ряде промыслов наряду с мужчинами на паях, а иногда и самостоятельно - в прибрежном подледном лове на Поморском берегу, в весенних и летних - повсеместно, замещение женщинами ряда мужских должностей в сельской администрации (старост, десятских, почтальонов, гребцов и т.д.) во время отхода мужчин на дальние рыбные и звериные промыслы, особая роль старообрядок-наставниц - все это создавало условия для относительного равноправия обоих полов или во всяком случае для более уважительного, чем в земледельческих районах, отношения к женщине.

Всестороннее участие женщин во всех видах занятий и работ отражает утушная поморская песня:

"Кума-то к куме приходила, кума-то куме говорила:

А что у вас вгороде за вера? Женский пол на начале:

Старостой - Варвара, выборный - Татьяна,

Скорое писемце - Кулина, к Москве гонит - Катерина,

То ткалья, то прялья - то Марья" .

Также как и у главы семейства, у матери существовало несколько названий - "большуха", "старшая", "наибольшая".

На "большухе", которой при отце-большаке обыкновенно бывает его жена, лежит заведование собственно домашним хозяйством. Если отец-большак вдов, то он назначает большухой одну из снох, преимущественно жену старшего сына или имеющую детей-мальчиков. При большаке-сыне большухой чаще всего состоит мать. Иногда впрочем она добровольно отказывается от управления хозяйством в пользу дочери или невестки. На большухе лежат обязанности хранить ключи, съестные припасы, собирать молочные скопы, следить за распределением пищи, состоянием одежды, стиркой белья, заботиться об уходе за детьми, домашним скотом и т.п.

Но главнейшие обязанности - это попечение об одежде, пище и стряпне. В это дело никто не может вмешиваться. Без ведома большухи нельзя отрезать хлеба, почать кринки молока, тронуть масла и пр. Большуха распоряжается только малолетними и женской половиной семьи и последней при этом в области одного домашнего хозяйства. Об этом мы читаем у П.С.Ефименко: "У большухи на руках хлеб, разные продукты хозяйственные и пр.; поэтому, она обряжается дома: печет хлеб, готовит обед, накрывает на стол и подает на него все, что пекла и варила; объявляет, кому следует, чего из припасов осталось мало; во время стола сидит на особом месте; распоряжается прочими членами семьи, исключая мужчин. Впрочем, когда хозяйкой мать при муже, тогда она командует и сыновьями. В женском хозяйстве важную роль играет квашня; у кого квашня в руках, та и полная хозяйка и распорядительница в доме; у той в руках все хозяйство".

А.А.Чарушин замечает, что иногда "умные и энергичные женщины так прибирают дом и хозяйство к рукам, что большак сохраняет свою власть только номинально. Попадаются между ними даже такие в иных местностях, что мужья ничего не смеют сделать без их "наказа", прядут за них шерсть, доят коров, а те правят домом, ездят на базар, даже договариваются с нанимателем о заработной плате мужьям, о выдаче этой платы на руки им, большухам".

По отношению к детям родительская власть матери сводилась к ее нравственному авторитету, как родительницы и воспитательницы, т.е. заключалась в праве требовать от детей послушания и уважения.

Таким образом, весь уклад жизни поморской семьи формировал у ребенка особое отношение к женщине. Она была не просто хранительницей домашнего очага, быта, а воспринималась олицетворением всех нравственных достоинств, символом Родины. Женщины и девушки Поморья в решении хозяйственных и бытовых дел были самостоятельнее, чем в других районах дореволюционной России. Они помогали мужчинам в их опасном труде на море, а в периоды их длительных отлучек на промыслы - на Мурманскую страду, на Кедовский путь, в норвежские плавания - они оставались правительницами всего хозяйства главой семьи. Поморки знали, что хозяин - добытчик на всю се ью, сложен и опасен его труд, но в повседневных семейных делах он полагался на хозяйку. "Хозяйкой дом держится". Девушки-невесты уже с малолетства усваивали: "Без хозяйки дом сирота", а, подрастая, убеждались: "Без семьи у мужика не жизнь, а одно баловство".

К тому же неизбежный в условиях Поморья распорядок труда и быта, более суровый, чем у крестьянок северных междуречий, приучал их к самостоятельности, а многие виды работы, подчас наравне с мужчинами, - к значительной независимости.

На особое положение женщины обратил внимание и С.В.Максимов, который отметил, что "в более цивилизованном Поморье отношение к женщине мягкое, ласковое, основанное в некоторых случаях (например, в правах наследства при незаконном, т.е. невенчанном сожительстве) на очень тонких, гуманных правилах. В крестьянских судах интересы слабой стороны, т.е. женщины, более принимаются во внимание. Крестьянский суд, руководствуясь своими обычными понятиями о справедливости, относится к женщине мягче, чем закон. Так, например, когда муж требовал от жены имущества ее - приданого платья и заработанных денег - и при этом выхвалялся, что он ее в пол втопчет, за все это волостной суд приговорил мужа к наказанию розгами".

В 1910 году в редакцию "Известий Архангельского Общества Изучения Русского Севера" пришло письмо, автор которого дает довольно яркую характеристику поморским женщинам: "Женщина-поморка отличается трудолюбием. Она целые дни хлопочет: то около печи, то около скота, то с детьми, а если вечерком выпадет свободный часок, она, не теряя ни минуты, садится за пряжу шерсти своих овец, за вязанье, за шитье. Женщина-поморка очень чистоплотна, даже до щепетильности. Бедным крестьянкам хлебородных местностей никогда не видать такой чистоты, в какой поморка содержит свой дом, детей и себя саму! С удовольствием еще надо отметить то обстоятельство, что поморка отличается живым умом и наблюдательностью. И за своими детьми как в физическом, так и в нравственном их развитии женщина-поморка следит больше, чем другая крестьянка" .

В тех же "Известиях" в статье "О Карелии" карельская женщина сравнивается с поморкой: "Положение женщины во многом сходно с положением ее в Поморье, где для женщины больше свободы... Она исполняет работы наравне с мужчинами, и поэтому карелка вполне заслуженно пользуется любовью и уважением. Карельская женщина не позволит пренебрежительного к себе отношения, не потерпит "науки мужа"...

По описанию Н.Козлова "в особенности замечательны женщины поморского края, славящиеся своею красотой по всей губернии, - они высоки и сильны, не уступают мужчинам ни в силе, ни в ловкости". Это же подтвержает М.Ломберг в своих воспоминаниях о службе в Архангельской губернии: "Поморки Летнего берега совсем не похожи на крестьянок: светлые блондинки, высокие, стройные, легкие, с тонкими, миловидными чертами лица, они кажутся переодетыми аристократками". А.А.Жилинский замечает, что "поморки очень мягкосердечны и ласковы. Свою речь они щедро пересыпают эпитетами: "красно солнышко", "дружок", "родименький" и т.п.

Общественное мнение строго охраняло нравственный облик женщины. Так, женщину неукоризненного поведения, уважаемую женщину называли "славнухой", а гулящую, вольного поведения - "свистуля", от слова "посвистывать" - погуливать, вести непорядочную, зазорную жизнь. Нерадивая, мотоватая женщина, разорительница получала в народе особое прозвище - "развейка" . Однако помор знал: "Лихая жена - да законная своя" .

Поморы строго придерживались семейного правила, по которому муж был обязан "кормить и одевать жену" , поэтому уходя на промысел в качестве покрутчика, член мурманской или зверобойной артели просил у хозяина в задаток денег "бабе на лето".

Первенствующая роль матери в воспитании детей, ее доминирующая роль подчеркивается в поморских пословицах: "Куда мать, туда и дитя", "При солнышке тепло, а при матери - добро". Роль отца в поморской народной педагогике также ценилась высоко. Однако его воспитательная деятельность в произведениях фольклора и этнографических материалах раскрывается слабо. Педагогическая роль отца рассматривается скорее в плане авторитета, нежели в плане его практической деятельности по воспитанию. Отец в воспитании детей представлял собой скорее фактор моральный (защищал, требовал) и материальный (содержал семью), нежели непосредственно педагогический. Это обстоятельство еще более подчеркивает исключительное положение матери в воспитании подрастающего поколения. Чрезвычайно характерными в этом отношении представляются пословицы: "Муж запьет-полдома загорит, жена запьет-весь дом сгорит", "Хозяйкою все стоит", "Доброю женою и муж честен", "От плохой жены состаришься, от хорошей помолодеешь", "Не тот отец, что вспоил, вскормил, а тот, что уму-разуму научил", "Нет такого дружка, как родима матушка" , "Три друга: отец, мать да верная супруга" .

В семье между мужем и женой устанавливаются имущественные и личные отношения. Имущественные отношения в поморской семье коротко можно охарактеризовать следующим образом: муж являлся главою и домохозяином, распорядителем над всем семейным имуществом; без спросу и согласия мужа жена не имеет права ничем распорядиться, за исключением только лично ей принадлежащей части приданого.

Однако, поморская семья держалась властью не только одного отца - известная доля родительской власти и родительских прав принадлежала также и матери. Такой тип главенства (лидерства), позволял предотвращать семейные конфликты, поскольку одной из их причин является борьба за лидерство в принятии определенных решений, касающихся жизнедеятельности семьи. По мнению психолога З.А.Янковой, наиболее предпочтителен тип двойного лидерства - наличие двух глав семьи (организаторов различных сфер внутрисемейной жизни), что и было характерно для поморской семьи.

§ "Дух" дома помора: мифы и реальность .

Северная изба, северное жилище несет свой образ дома, он формировался веками - природой, жизнью народа. Поморское жилье нельзя назвать избою: это действительно дом, и дом почти всегда двухэтажный. "Зритель не видит здесь ни полуразрушенных лачуг, едва приметных от земли; ни той ужасной нищеты, какая поражает везде в остальной России. Все здесь, в диких лесных дебрях, иначе; в лесном просторе поселянину дышится весьма свободно, и поэтому его жизнь совсем иная как по своей внешней обстановке, так и по внутреннему укладу".

Интересно описание дома помора-онежанина, которое очень подробно сделано этнографом - путешественником И.Калининым. Он пишет, что "благодаря обилию леса, трудолюбию населения и хорошим достаткам", онежане строят себе весьма просторные двухэтажные дома, состоящие из двух половин: передней для людей и задней для скота. Перед постройкой избы всегда исполняется следующее: прежде чем начнут класть сосновые бревна, хозяин будущей избы закапывает, против того места, где будет куть, деньги и ячменные зерна, чтобы было в доме обилие, потом приносит петуха; если петух пропоет, то это хорошее предзнаменование. Выстроивши и освятивши дом, переселяются в него следующим образом: кто-нибудь из домашних вносит в дом какое-нибудь животное: кошку, собаку, чаще всего петуха или курицу. Спускает его на пол и, обращаясь к домовому, произносит слова: "Вот тебе, хозяин, мохнатый зверь на богатый двор!" Затем кто-нибудь идет с хлебом и солью.

"Следует отметить, что "все онежане любят в своих жилищах чистоту и опрятность, и терпеть не могут "прохирей", т.е. нерях". В этом смысле интересно высказывание В.И.Немировича-Данченко, побывавшего на Соловках: "Мы привыкли идеть нашего крестьянина в вечной грязи, тут приходится убедиться, что эта грязь только результат его нищеты. Те же крестьяне в Соловках рационально ведут свои хозяйства и по любви к порядку напоминают собою чистокровных немцев".

А.Михайлов, путешествуя по Поморью, заметил по этому поводу: "Вообще крестьяне Архангельского уезда содержат жилье свое чрезвычайно опрятно, не уступая в этом отношении, может быть, самим голландцам". "Поморы очень чистоплотны, - отмечает А.Жилинский, - свой дом они содержат весьма опрятно" .

Любопытные сведения на этот счет нашлись в "ИАОИРС" (1912, N 22). К.А.Докучаев-Басков (псевдоним Философ Докучаев), учитель из Каргополя, приводит в своем материале случайно услышанный разговор двух крестьянок. Одна из них жаловалась на свою односельчанку: "Не обиходна она баба... Брала у ей молоко, а потом прихожу, бать, поутру, печка топицце, а у ей подойник-то запарен и закрыт штанами! Матушка моя! Ой, не хочу, бать, больше Матренина молока!"

Или другой пример из той же статьи: "На крыльце ближайшего дома сидят три мальчишки: один, в шапке, виновато смотрит в землю, кусая соломину, двое других, беловолосые, что-то ему болтают". Между ними, по-видимому, произошел какой-то спор, и, исчерпав все другие аргументы, они решили упрекнуть товарища уже "самым последним" - нечистоплотностью его односельчан. Скорее всего, какие-то пересуды на этот счет они слышали от женщин. "Ой, да у вас, на Ратковце-то, и пшона не моют, а так - насыпают в горшок, да нальют, да и в печку!" - укоряет один. "Ой, да у них и рыбы-то не чистят! - восклицает другой, захлебываясь. - А так со всеми кишками и варят! Да у них и муки-то не сеют, а так - со всеми колюхами, как разломишь овсенник - палок-то там! Екие!"

Сходны с описанием онежского дома и отзывы Н.Гиммера о крестьянском жилом помещении на Печоре и В.Насоновского о доме крестьянина Холмогорского уезда. "По сравнению с условиями жилища крестьян центральных губерний, жилища печорского населения стоят в лучших условиях: они более просторны, светлы, содержатся опрятнее и снабжены обстановкой, о которой не знает русский крестьянин".

Чем особенно дорожит помор в своей горнице - это, так называемый, "Большой угол". В этом углу, под иконы, усаживают самых почетных гостей; здесь, накануне венчания, выходящая замуж девушка совершает оригинальный обряд прощания с родными ("заплачка"); здесь молятся всей семьей перед отъездом кого-либо из домашних. Поэтому на украшение "Большого угла" благочестивые поморы обращали особое внимание. В "Большом" или, как его иногда еще называют, "красном" углу всегда стоит стол, а так как угол почитался местом жительства Домового, то стол считался ладонью бога Домового. Среди поморов широко было распространено выражение: "Не бей стола: стол - божья ладонь". Стол назывался так от того, по мнению местных жителей, что на нем лежат священные предметы: хлеб да соль.

Вообще традиционные народные верования и мифологические представления занимают одно из центральных мест среди духовных ценностей народа, поскольку они выражают многовековой познавательно-нравственный опыт народа и специфику образного восприятия мира.

Так, по мнению поморов, нет дома без Домового. Он оберегает хозяев от несчастий и бдительно наблюдает за хозяйством. По мнению С.В.Максимова, Домовой есть "пенат, охранитель дома, каким первоначально почитался очаг". Во времена язычества одним из благотворительных божеств считался огонь. "Потухший огонь" и "угасшая семья" были у древних славян выражениями однозначными. При переходе от кочевой жизни к оседлой, обожание от огня вообще перешло преимущественно на огонь домашний, а потом и на самый очаг. Оба последние понятия слились в одно представление семейного пената, охраняющего обилие дома, спокойствие и счастье семьи. "Пылающий огонь почитался собирателем семьи, охранителем жилья и принадлежащих к нему владений, защитником брачных и родственных связей, он скрепляет супружеские узы, дарует детей, покой и счастье, словом является представителем всего нравственного мира, заключенного в стенах дома". От очага религиозный характер перешел на все жилище, в стенах которого зажигался обожествленный огонь. При дальнейшем развитии язычества, когда началось олицетворение стихий и священных предметов, очаг явился в образе лысого дедушки Домового. На Домового были перенесены все благотворные понятия, соединяемые с очагом, и все качества заботливого хозяина, каким был глава семьи. Вот почему Домовой оберегает хозяев от несчастий, бдительно смотрит за домашним порядком, за хозяйством и за скотом; предуведомляет о будущем несчастье и беде .

В селениях по Пинеге сохранилось еще одно представление о благожелательном существе - Доможирихе - покровительнице домашнего очага. Живя под полом, она как бы охраняла дом, скот и покровительствовала женским работам, особенно прядению и ткачеству. По рассказам жительниц, Доможириха предсказывала смерть кого-либо из членов семьи жалобным плачем, "а как дому прибыток буде, уж тут Доможириха хлопочет и скотину пригладит и у кроснах сидит"

Только население Севера сохранило имя женского восточнославянского божества - Мокоши, которая считалась покровительницей воды, хозяйства, семейного очага и женских работ. Заметим, что роль женщин в ритуализации будней была очень велика: они являлись основными хранителями традиций.

§ Поморская семья как школа этикета и общения.

Поморская семья, сама по себе нуждавшаяся в поддержании определенного режима взаимных связей и отношений, была одновременно школой этикета. Именно здесь в условиях повседневного общения, подражания и обучения младшие члены семьи получали первые знания и навыки поведения в обществе.

Одной их характерных черт северного быта было неукоснительное соблюдение строгого порядка во всем: в чередовании труда и отдыха, в "расписании" вытей (так на Севере называли прием пищи), в самом ритуале каждой выти... "Здешние жители обычно едят три и четыре раза в день... Завтракают обычно тогда, когда встают ото сна - в 4-6 часов утра, смотря по досугу или работе... Обедают в 8-10 часов пополудни... Паужнают (паужна) - обедают в другой раз между 12 и 3 часами после полудня... После паужны любят отдохнуть на печи или на полатях. Ужинают, когда солнце закатывает за горизонт, в 6-8 часов пополудни, а летом, когда бывает страда, еще позже - в 9-11 вечера... После ужина ложатся спать. Такой режим - очень ранний завтрак (часто холодный), довольно ранний обед, обязательный полдник (паужна) и ужин перед самым сном - характерен для всего северного крестьянского быта".

А вот и описание самого ритуала приема пищи. Его мы находим в книге К.П.Гемп "Сказ о Беломорье": "Каждый за столом знает свое место. Перед каждым на столе миска и деревянная ложка. Мать, хозяйка, приносит из кладовой каравай хлеба и стоя нарезает ломти поперек каравая и раздает. Ране хлебушко сиже не резали. Ребятам хочется получить краюшку, но никто не смеет заикнуться об этом. Мать помнит, кто вчера в полдник получал и чья теперь очередь получать ее. Уху, щи или грибницу разливают, а кашу, творог мать раскладывает по мискам, соблюдая старшинство. Деревянный поднос с рыбой, из которой варилась уха, мать ставила как вторую перемену на середину стола. Каждому разрешалось "таскать" ее, но по порядку, без выбора, с краю. К каше и творогу подавалось молоко в крынках на двоих, его прихлебывали ложками. В посты молоко заменялось квасом. Никто не прикоснется к пище прежде, чем старший, дед или отец, не подаст к этому знак - постучит ложкой по краю миски или столешницы. Трапеза кончилась, старший снова постучал ложкой, можно вставать. Каждый вставал без слов, благодарственный поклон старшему - и можно заниматься своими делами. На столе не оставалось ни крошки, ни корочки. Разговоры за столом среди детей не допускались" . С теми или иными нюансами, но ритуал был один: ели не кое-как, а "чинно и неистово трапезовали, и в этом было уважение к семье, к коллективу и к пище". В этой неспешности крестьянского быта, в той ответственно ти и серьезности, с какой делалось любое дело, были какие-то особые достоинства, они создавали душевный покой, ощущение домашнего мира и прочной надежности дома.

Еще одна характерная черта северного быта - его непритязательность, скромность, естественная рациональность. Это напрямую относится и к северной кухне. П.С.Ефименко приводит довольно обширный перечень "буденной" пищи . А по отзыву А.Я.Ефименко, "главная пища жителей есть рыба, и первое место занимает треска, - она там в повсеместном и повседневном употреблении. В большом употреблении также и другая рыба: сельдь, навага, палтусина, омули и проч.; семга считается лакомым кушаньем. Хлеб едят они ржаной и ячменный; часто мешают одну муку с другою. Любимое архангельское кушанье есть шаньги или шанежки, род блинов, или лепешек, печеных из ячменной муки, заболтанной на молоке, или просто на воде, и сверху намазанных сметаной, или яйцами. Мясо в меньшем употреблении, чем рыба".

Н.Гиммер в тех же ИАОИРС сравнивает питание печорского крестьянина с питанием европейского рабочего. По его мнению, если по типу они близки друг другу, то по размерам питание помора выше. "Питание это, - замечает Н.Гиммер, - сравнительно с крестьянством внутренних губерний, видящим мясо только в большие праздники, можно назвать "убойным"; что же касается детворы, то она ежедневно чуть не купается и не плавает в масле, молоке, сметане и твороге".

У поморов имелся традиционный набор приветствий, обращений, форм общения - рабочих и гостевых, т.е. стандартов общения. Так, у поморов социальная разница сказывалась в жестах и формулах приветствия: "большим обычаем" - поклоном до земли - могли приветствовать духовное лицо, богатого односельчанина, "малым обычаем" поклоном в пояс - обменивались ровни, "отдавали" его при входе в чужую избу, жена кланялась мужу, женщины - мужчинам.. Общение было пронизано разнообразными формулами благопожеланий на все случаи жизни; чаще всего преобладали формулы христианского происхождения, типа: "бог заплатит" (благодарность), "бог милостив" (утешение), "с богом" (согласие, прощание, начало любого дела) и т.д. В будничной обстановке взрослые мужики обращались друг к другу либо полным именем, либо по имени-отчеству на общественных сходах, а также к зажиточным и уважаемым односельчанам; в остальных случаях ровни пользовались словом "парень" ("паря") и "уличным уставом". Известный обычай сохранять за каждым уличную насмешливую кличку в смысле приватного прозвища, более употребительного, чем по отчеству и фамилии, распространен по всей России. В Архангельской губернии он известен под оригинальным названием "уличного устава".

А.Михайлов поясняет этот "термин" так: "В Архангельской губернии каждый почти крестьянин, кроме фамилии, которою значится он в ревизских сказках, имеет еще так называемый "уличный устав", т.е. прозвище, которое дается ему еще в ребячестве. Большой частью, это чрезвычайно меткие, характерные прозвища". Тот же А.Михайлов приводит такой пример этого "устава": "Калининым Петрухой писался, Балагурович, по "Уличному уставу"". "Уличных" прозвищ у каждого взрослого бывало всегда несколько, причем почти обязательный пласт составляли обидные и даже зазорные прозвища; употребление их в быту вызывалось какими-то особыми обстоятельствами (ссора, раздражение, поступок, подтверждающий прозвище, неблаговидное поведение и др.). Женщины часто имели "уличные имена, производные от имени или уличного прозвища мужа, которые фактически заменяли в будни их собственные; например, ПЕТРУШИХА (муж Петр), ЗУБИХА (Зуб - уличное прозвище мужа). В праздничных и ритуальных ситуациях избегали возрастных названий, уличного устава и прозвищ.

Итак, традиционное будничное поведение взрослых слагалось из активной бытовой деятельности - работа, свершение жизненно-важных дел и событий (сватовство, крестины, семейные заботы, обучение детей, лечение больных, помощь старым, соседям) и различных ритуальных действий - обрядов магически-религиозного происхождения. Будничное поведение характеризовалось четкостью временно-пространственных отрезков и их наполнений, чередованием работы и отдыха, умеренностью в быту (пища, одежда и т.п.).

Словами праздник / свят в народе назывались воскресные, общинные и семейные торжества; термин "СВЯТ" имел более широкое значение и закрепился также за особо значимыми в данной традиции ритуальными днями и циклами, в которые работа, однако, могла и не прекращаться (благовещенье, рождественские, весенние святки). В качестве праздников, а часто и под таковым названием выделялись мужские, женские, молодежные и девичьи сборища (гулянья). Любой праздник сопровождался преображением всей будничной обстановки и внешнего облика людей. К воскресенью убирали и мыли в избе, ставили в божницу праздничные иконы, к большим праздникам мыли и "наряжали" дома - подновляли резьбу, роспись, открывали "праздничный" вход, подметали задворки и "улицы" вдоль дома. На праздник же надевали лучшую одежду ("годовую", "добрую"); менялись система приветствий, обращений друг к другу (даже мужа к жене), называний (преобладали величания по имени-отчеству); содержание разговоров (о насущных хозяйственных делах старались не говорить). "У всех блюдется старый обычай: при всякой встрече кланяться и приветствовать друг друга добрым пожеланием и приветом вроде следующего: - Почти праздник-от! - Твои гости!".

В праздничные дни менялся у поморов и распорядок дня, и пища. "В праздничные дни по зимам сумляне спят после обеда, уднуют по старому прадедовскому обычаю, и после уднования бродят толпами по улицам и толкуют обо всем, что взбредет на ум. При этом сумляне имеют привычку, не выслушав рассказа или слов одного, перекричать друг друга, и кто больше кричит, тот почитается самым толковым. У женского пола есть общая привычка, войдя в избу, перекреститься и, помотав потом головою и, кивнув хозяевам, тотчас же, не выждав приглашения, с поспешностью сесть на лавку".

Праздничная постная пища улучшалась против обыкновенной очень немного и только разве тем, что было побольше блюд и кушанья из той же провизии и они приготовлялись как бы повкуснее и приятнее.

Основы и всевозможные детали этикетного поведения кратко, четко, в образной форме излагались в поморских пословицах. На поддержание обычаев в этой сфере жизни была ориентирована значительная часть поморских пословиц. Выделяют три группы пословиц:

1) пословицы, указывающие на правила коммуникации. Пословицы данной группы наиболее полно выражают идею регуляции поведения. Это наставления, рекомендации, приказы-формулы, побуждающие действовать в определенном направлении, предусмотренном этикетом, или налагающие запрет на антиэтикетное поведение. (Человеку семья нужна, без нее род хороший вымрет. Ребят в семье много - опечалуют старость родительскую. Семейные дела не выноси на улицу. Семейные дела - свои дела. Раздоры в семье при себе оставь. Худо жить без женки на чужой сторонке. Худо, как у вороны нет обороны (т.е. худое житье без мужа). Счастливые дети, от которых отец и мать радость могут иметь. Муж жену должен почитать как церкви главу. Без мужа жить, как без соли есть.)

2) пословицы, обобщающие факты и отношения общения. В этих пословицах запечатлен социальный опыт общения. Они информируют об определенных закономерностях человеческих взаимоотношений. (Завидует горшок котлу, оба на одном очагу (при ссоре равных). Конь дровни ломает, а добрые люди починывают (говорится тому, кто живет несогласно). Не надо и клад, когда с женою у мужа лад. Жена мужу подруга, а не прислуга. Лад да любовь - большое счастье, а ссоры да розни - худшие козни. Где любовь да совет там и горя нет. Мало говори, больше слушай. Жену учи без детей, детей без людей.)

3) пословицы, содержащие оценку личности по характеру его коммуникативных свойств. В пословицах этой группы в своеобразной форме ставится и решается проблема этикетной и не этикетной личности. (Шлянду в семью не возьмут. Хозяйкою все стоит. Муж запьет - полдома загорит, а жена запьет - весь дом загорит. Без хозяина дом сирота.)

Таким образом, включенный в систему семейных традиций, обычаев и обрядов ребенок с раннего детства незаметно для себя, как бы автоматически, усваивал содержащиеся в них требования, нормы общения и поведения и подчинялся им.

§ Поморская семейно-родственная терминология.

Большая семья в Поморье носила в целом традиционно патриархальный характер, т.е. она может быть представлена в виде родственно-хозяйственного союза, так как с одной стороны, в ее основе лежит начало кровного родства, а с другой - члены ее тесно связаны общностью хозяйственных интересов, оказывающих огромное влияние на весь внутренний строй семьи и взаимоотношения ее членов.

" Род " в крестьянском быту поморов составляла, как и везде на Руси, лишь кровная родня в ее нисходящем потомстве. З.П.Васильцова отмечала, что "северный народ свой род знал хорошо - по фамилии люди определяли из какой деревни человек, чем славится его семья, чем худа и нехороша". Иногда вместо слова "род" употреблялось выражение "корень" и говорили, например, что "сын остался на отцовском корню", т.е. на родовом хозяйстве.

Поморы различали родство кровное и родство не по крови. К последнему они относили " сватовство ", родство по усыновлению, по " братанию " и духовное.Кровными родными признавались только те, в которых льется одна и та же кровь. Родство, по мнению поморов, должно считаться до четвертого колена. Название " близких " относится в большинстве случаев лишь к кровным родным, как к отцу, матери, детям, к деду, бабке, родным дядям, теткам, племянникам и племянницам. Двоюродное родство особенно по восходящей или нисходящей линии, как двоюродные дяди, племянники, а тем более родство троюродное принимается уже за родство второстепенное, а про остальных родственников говорят: "Какая это родня? - седьмая вода на киселе". «Свойственники» или "сродственники" составляют более дальнюю родню против кровных родных. Тем не менее "близкими" из них признаются все члены семей, из которых вышли муж и жена с мужьями и женами этих членов, прочие же родственники этих семей хотя и называются "сватами" и "сватьями", но роднею почти уже не считаются. Родственники и свойственники носят название " своих " ("Мы ведь свои люди", - говорят в деревне в этих случаях), а также "природа" - родня, " родница " - родственница.

Чужих детей, принятых в крестьянский дом, т.е. усыновленных, усыновившие супруги считают за родных и при этом близких. Усыновленный также, со своей стороны, признавал усыновившую семью "своею", называл новых родных "тятя", "тятенька", "мамонька". Про человека, который усыновил кого-либо из сирот, говорили: "Окромя своих детей, еще двоих сирот печалует " (от "печаловаться" - иметь кого-либо на своем попечении, воспитании.

Кроме усыновления близкое родство не по крови приобретается еще в случае, так называемого " братания ". Если, например, крестьяне живут между собой в большом ладу и согласии, то для более тесного скрепления уз, связывающих их, они "братаются", т.е. меняются крестами, именуясь тогда "крестовыми братьями".

Духовное родство признается между кумовьями, крестными, крестными детьми и родителями их, а также и между крестными детьми и детьми крестного отца или крестной матери. Это, так называемые, "подкрестные братья". Отношения между кумом и кумою, по народным понятиям, должны быть чистые, духовные и не только плотская связь, но и вступление в брак между ними считается греховным. Даже поссориться с кумом признается предосудительным, а потому в кумовья людей сварливых и беспокойных стараются не приглашать. - "Куда ж этого звать крестить? - замечает иногда отец новорожденного, - да мы с ним, того гляди, поругаемся". В отношениях между покумившимися требуется всегда соблюдение приличия, сдержанности и уважения. Кум, например, никогда не должен произносить скверного слова при куме, и если в ее присутствии кто-нибудь сквернословит, то он обязан остановить невоздержанного болтуна. Крестные родители являлись, по понятиям поморов, как бы естественными покровителями своих крестных детей. На них возлагалась забота похлопотать о крестнике во всех случаях, когда отца или матери нет в живых или когда последним такие хлопоты почему либо неудобны. В случае, например, выхода девицы замуж, нередко крестная мать или крестный отец выведывали предварительно у нее, люб ли ей парень; без согласия их крестные дети обыкновенно не вступали в брак. Крестный отец имел право наставлять и наказывать своего крестника или "духовного сына" и последний обязан выносить такие выговоры и взыскания с покорностью и почтением. Между крестьянами считалось грехом обидеть своих восприемников: "Бог не даст счастья тому, кто обидел боженьку и божатка" (37). Об уважительном отношении к крестному отцу говорит также другая поморская пословица: "Крестный отец пуще отца родного".

Кроме распространенной по всей территории России специальной "семейно-родственной терминологии" ("сваты" - родители мужа и жены между собой, тесть, теща, свекр, свекровь, зять, сноха, невестка, деверь, шурин, золовка, свояк и свояченица), у поморов существовали и свои, специальные названия "близких" родственников:

"Матерь", "мати", "матена", "матенка" - мать, женщина по отношению к своим детям; "дочерь" - дочь; "дедо" - отец отца или матери, дедушка; "внуча" - внук, внучка; "братан" - родной или двоюродный брат, "брателко" - родной брат; "цицька" - сестра; "деенка", "дединка" - тетя, тетка; "племянка" - племянница; "двойница", двойняшка; "двоюроденка(ца)" - двоюродная сестра, "двоюродник" - двоюродный брат; "осталица" - сирота-девочка; "Божа", "Божатка", "Божатушка", "Божать", "Боженька", "Божина", "Божуха" - 1) крестная мать, 2) названая мать, принявшая сироту или подкидыша; "Божать", "Божатко" - 1) крестный отец, 2) названный отец, принявший сироту или подкидыша.

Близким родным и двоюродным, в случае нужды, считалось обязательным помогать: "как же им не помочь-то? Ведь они свои. Это ж если свой откажется, так с чужого что спрашивать?" - говорят поморы, руководствуясь известной среди них поговоркой: "Чужому откажи, а родному послужи". Когда они хотят укорить друг друга в предосудительном поведении, то замечают: "Ты и родню-то свою забыл, значит, и Бога скоро забудешь" . Если в семье кто-то заболел, то остальные родственники непременно должным считают навестить больного, иначе больной сочтет себя обиженным и по селу пойдет дурная молва; если же кто умрет, то такое посещение роднею покойника считается еще более обязательным. Корова, лошадь падет, и тут родные всегда навещают потерпевшего. Обязательным считается посещение родных и при радостных случаях жизни: родится ребенок, случится престольный праздник, именины, свадьба – все это причины для приглашения и самостоятельного посещения родственников. На такое семейное торжество, как именины, крестины, приглашают, впрочем, только самых близких родственников, иногда даже одного кума и куму, если домохозяева бедные, но на свадьбу зовут обыкновенно всю родню близкую и дальнюю. "В здешнем народе, как и везде, родственная связь, даже между далекими родственниками, чувствуется и проявляется сильнее, нежели в высших сословиях. Связанные родством и свойством, если они не находятся в ссоре, живут между собой в самых близких отношениях, обнаруживающихся радушным приемом, угощением, предпочтением в местах во время гостьбы и непременным присутствием на свадьбах" (АГВ, 1868, N 50 042).

Среди поморов широко распространена была поговорка: "Деревенская родня, что зубная болезнь - унять надо" (т.е. угостить). Так, М.С.Богданков, описывая в 1910 году в ИАОИРС домашнюю жизнь, нравы и обычаи поморов, обращает внимание на существование у них старинного обычая: "В день своего ангела каждый помор разнашивает по всей родне, так называемые, "именинники". Эти именинники состоят из кулебяки с какой-нибудь рыбой в черном тесте, из маленького белого пирожка с изюмом и дюжины шанег разных сортов. Такая порция, всем одинаковая, относится, во-первых, крестному и крестной, потом всем дядям, теткам, сватовьям и уважаемым кумовьям... Вообразите, какую груду нужно настряпать этих

пирогов и шанег злополучному имениннику!".

§ Культура педагогического общения в поморской семье.

Как историческая общность, семья выступает в роли носителя многих духовных ценностей, в том числе и языка как специфического средства познавательной и коммуникативной деятельности людей, их хранения и передачи разного рода информации. Но, будучи совокупностью людей нескольких поколений, семья не только сохраняет духовные ценности, но и через механизм внутреннего общения передает их новым поколениям. Таким образом, благодаря языку, в семье осуществляется специфически человеческая форма передачи накопленного социального опыта, нравственных норм, реализуется преемственность различных поколений.

Атмосфера добра вокруг ребенка, считавшаяся обязательной, вовсе не означала изнеженности и потакания. Ровное, доброе отношение взрослого к ребенку не противоречило требовательности и строгости, которые в поморской семье возрастали постепенно по мере развития ребенка. Хотя поморы и считали, что "ласковое слово лучше мягкого пирога", применяли они и меры педагогического воздействия. на "озорников" и "пострелов", т.е. "поуку" , которая использовалась только в крайних случаях.. "Поука эта сводится к самому простому и не сложному средству: брани и потасовке, что на языке народа называется "учить"

Распространенными педагогическими "терминами" в этом отношении также были: "натакать" - посоветовать, научить; "законить" - (от слова закон) - учить добру, наводить на законный путь; "натруска" - наказание, порицание.

Интересно мнение А.А.Чарушина о мерах наказания в поморской народной педагогике: "Малых ребят до 6-7 лет сравнительно меньше "учат". - "Он еще мал, смыслу у него не хватает, - отзывается о своем мальчике отец, - подрастет, в рассудок придет, то и не будет делать, а теперь что с него взять? Ты его ноне выпори, а он завтра сызнова за тоже". Hо, как только родители решат, что "дитя уже при своем уме-разуме", то народная педагогия велит не пропускать времени "учения". - "Учи дите пока поперек лавки ложится, а вдоль лавки ляжет сам научит тебя" - говорит с укоризной иной деревенский мудрец отцу "блажного ребенка". - Kакой ты есть батька, коли твой дитенок и вовсе тебя не боится? "Люби дитенка так, чтобы он этого не знал, а то с малых лет приучишь за бороду себя таскать и сам не рад будешь, когда подрастет он".

Руководствуясь таким правилом, иные родители проявляют неуместную строгость к своим ребятам при всяких их шалостях и стараются к месту - не к месту внушить им "поуку", в виде "тумаков", "теребов", "затрещин", сопровождаемых выразительными иногда восклицаниями: "Я тебе, щенок ты окаянный", "Ах ты "засю...ц" проклятый", "Провалиться бы тебе сквозь землю", "Вишь анафема какой" и прочее. В случае более серьезного проступка или более сильного родительского гнева применяется кроме того еще какое-либо орудие наказания: розга, ременный пояс, "шлеп" или двухвостная плеть, вешаемые иногда для устрашения ребят на видное место в избе. Такие виды наказания, как ставление в угол, запирание в чулан и оставление без обеда, сравнительно редко применяются".

Однако, "cтаршие" ставили "на ноги" потомство заботливо, с суровой учебой и выволочкой", по старинке, но не со зла. Тот, которого учили это понимал". "Без спуску отцы учили, но по делу".

По мнению А.А.Чарушина, "на детей смотрят чаще всего с любовью, как на будущих помощников и опору в старости, а раз у них живы еще дедушка или бабушка, то детей "балуют", т.е. ласкают их, наделяют привозимыми с базаров и ярмарок игрушками, гостинцами, рассказывают сказки и по временам принимают для них даже участие в шумных детских играх. Таким вниманием пользуются особенно первенцы и "одинокушки", т.е. один сын или дочь в семье, а также предпочтительные из числа прочих детей любимчики, которых, "гладят по головке "чаще других".

П.С.Ефименко отметил существование в поморской среде даже особого названия такого балованного ребенка - "мезонька". Иногда, чтобы добиться от ребенка послушания, т.е. "унять" его, ему внушают страх, заполняя его сознание возможными образами народной мифологии. Слышит об их существовании ребенок либо от матери, стращающей его, либо из разговоров взрослых, которые нередко всей душой верят в существование этих образов. Чудовища, вроде "домовых", "оборотней", "ведьм", "колдунов", "кикимор", "леших", "водяных", "банников" населяют детское воображение. Hе менее страшным рисуются в этом воображении "баба-яга", волк, медведь, татарин, цыган и даже "барин". "Всеми этими страхами мать или семейные находят полезным пугать ребенка, чтобы он скорее заснул: "Спи,спи! а то буван придет к окошку, услышит, кто голосит, и сволокет тебя к цыганам"... . Старшим детям уже более образно и выразительно рисуют воображаемые черты и свойства сказочных чудовищ. Если сынишка протаскается с ребятами до ночи в лесу, то "отец, чтобы отвлечь его от таких поступков, начнет говорить иногда: - Добегаешься ты, Ванька, я смотрю. Схватит те я как-нибудь волк, либо на лесовика наткнешься".

Еще одним немаловажным средством воспитательного влияния на детей в поморской семье была религия.. Kак заметил А.А.Чарушин, на первых порах это воздействие ограничивалось крестным знамением, к которому с 3-летнего возраста приучали перед обедом, ужином и изредка еще посещением церкви с родителями для причащения. Имена "Бога", "Боже", "Боженька", "попа" ребенку известны были главным образом также, как средства запугивания, вроде домовых и водяных. Лет с 6-7 их начинают учить молитвам, какие знают сами родители, а так как знают они их обыкновенно плохо, то учат, например, просто так: "Пресвятая Богородица, спаси нас, подай здоровьица тятьке, мамке, братцам, сестрам, пошли нам хлебца, молочка".

§ Подготовка молодежи к семейной жизни.

Обычай "гостьбы", широко распространенный среди поморов, широко использовался для выбора невесты. Например, на святки девушку в лучших нарядах, с гостинцами и стряпней (пирогами, кулебяками), отправляли к родственникам в соседнюю деревню, на следующий праздник (пасху) оттуда приезжала "в гость" девушка-невеста родственников.

Однако чаще всего выбор невесты производился так: задумав жениться, парень на семейном совете со своими родными вырабатывает порядок сватания, строго придерживаясь "местничества", "чтобы не залезать высоко и не спускаться вниз". Расположив невест в строго последовательный порядок, от самой богатой до самой бедной, совет исключает из их числа слишком богатых, как несомненно недоступных, и слишком бедных, как нежелательных, и потом уже начинается само сватовство. Невесту поморы выбирали тщательно и долго, согласно пословице: "Женись - не торопись", "Жениться - второй раз родиться".

Сватать всегда начинают выше своего рода, спускаясь вниз по лестнице. Сватов обыкновенно бывает двое: большей частью, крестный отец жениха и еще кто-нибудь из родственников или близко знакомых. Идут сваты, конечно, сначала к самой выгодной невесте и, только в случае неудачи, переходят к следующей по порядку и т.д., пока не получат согласия. "О цели прихода в первый раз сваты никогда не объявляют, и дело ведется обыкновенно и политично, под видом обычного в этот период времени визита; но в доме невесты, конечно, все хорошо понимают, в чем дело, и, в случае желания вести дело дальше, приглашают "гостить в новой (другой, иной) раз", а в случае нежелания - дают понять, чтобы искали в другом месте. Иногда таким образом сваты в один день перебывают в 5-6 домах" .

Однако, как отмечает А.Я.Ефименко, родители "хорошо сознают, что девка ненадежный товар, залежится, с цены спадет, а парни в деревне все равны, ни один не лучше другого, а также помнят и пословицы: "Суженого конем не обойдешь" или "Суженый урод бывает у ворот", и обыкновенно рады бывают предложению" .

Таким образом, родители и сваты подбирали "ровню" по домам, полям, хозяйству; развитое у поморов чувство собственного достоинства заставляло отказывать более богатому жениху, считая, что их дочь "не по росту" дому, в котором она была бы служанкой. Внутри намеченного круга семейств учитывались и другие факторы - исконность рода, религиозные и моральные качества семьи невесты (старообрядцы охотнее роднились между собой, пьянство родителей считалось пороком и т.д.). По реке Мезени существовал обычай у родителей, имеющих много детей, "по возможности породниться с каждым во всей своей деревне. Оттого там везде плохой тот сосед, который свояком или сватом не доводится. Разумеется, этого можно было достичь только через соглашение родителей на счет участи своих детей. Достоинства жениха, по мнению А.Я.Ефименко, принимаются в расчет следующие: "богаты или бедны родители его, каков дом и хозяйство, мала или велика семья у жениха, рабоч или ленив он, пьет или воздержен от излишеств, и также стар или молод, здоров или хил, красив или урод, каков характером в трезвом виде и во хмелю, умен (сметлив, благоразумен) или дурак (туп, ветрен и идиот), не попадает ли он в солдаты и т.д.". Считалось, что правом выбора невесты обладали женщины - матери и родственники жениха: "Понимает ли мужнину обиходну работу? Нать, штоб была и пряха, и ткея, и жнея, и в дому обиходна, и к людям уцлива, и тебе (будущему мужу) повинна, и мне (свекрови) починна". Невеста должна была удовлетворять следующим достоинствам (требованиям): здорова, "тельна" (тучна, значит родители зажиточны), работяща, молода, красива, честна, не вздорна и рукодельна.

В одной поморской хороводной песне молодцу предлагают выбор: дочь дворянскую, дочь купеческую и дочь крестьянскую; он выбирает последнюю, потому что она говорит: "Я тебе, молодец, в поле работница, твоим ручушкам я заменушка" (АГВ, 1872, N 40).

Создание семьи было серьезным шагом, к которому долго готовились и обставляли его как можно торжественней. Это способствовало повышению ответственности молодых и их близких за новую семью, а пышные свадебные обряды повышали престиж брака.

Для вступления в брак в большинстве случаев необходимым условием было согласие, благословение родителей или если их не было, то родственников. Но в последнем случае это не носило характер обязательности. Согласие и благословение родителей проявляется в радушном приготовлении к свадьбе, в значительных, иногда не по карману, издержках, в желании новобрачным здоровья и счастья и в крестообразном осенении головы иконою перед браком. "Нередко невесту просто крадут. Последнее в особенности часто случается тогда, когда невеста придерживается "старой веры", а жених православный, или наоборот, хотя последнее бывает гораздо реже. В Пинежском и Мезенском уездах существовал обычай красть невест без ведома родителей, по любви, особенно когда за девушкой сваталось несколько парней. Вышедших замуж таким образом называли "самоходками" или "самокрутками". Слово "самокрутка" происходит от слов крутить, окручивать. При обыкновенном браке, сразу после венца, сватья - кручельщица в паперти церковной "крутит" (заплетает) волосы невесты в две косы и на голову надевает повойник. За отсутствием сватьи, у самоходок волосы подбираются под подвойник самими ими, и при этом не заплетаются в две косы, а остаются убранными в одну косу, по девичьи. Поэтому, самокрутками называют также замужних женщин, которые имеют обыкновение носить волосы в одну косу.

Сговор между девушкой и парнем обычно происходил в хороводах. Выходя замуж "уходом", девушка уносила скрытно от других свое платье из родного дома. Ослушники, то есть вступившие в брак без согласия родителей, не впускались в дом, а если ослушницей являлась дочь, то ей не отдавали приготовленное приданое, пока их не прощали родители. У С.В.Максимова описан случай, что одному жениху отморозили руки, заставив простоять битых семь часов на тридцатиградусном морозе у дверей его "богосуженой", но "не суленой". Только это несчастие и "умилостивило" отца и мать невесты.

Любопытно, что в таких случаях родители не жаловались и не требовали наказания детей, хотя закон предоставлял им такое право. Про девушку, ослушавшуюся, не повинующуюся родителям говорили - "снимает волю". "Ей што муж-то, коли она с отца, с матери волю снимает" .

По мнению поморов, для счастья семейной жизни вместо любви и свободного выбора достаточно одного родительского благословения, так как "у детей их, вступающих в брак, разум глупый, так что если они сами будут выбирать себе друга жизни, то непременно ошибутся и будут несчастливы в семейной жизни; если же вступят в супружество с благословения родителей, хотя и принужденно, против собственного желания, все-таки они будут счастливы: сжившись, слюбятся"

Практически все исследователи Русского Севера главным мотивом заключения брака считают побуждения экономического характера. Так, по мнению В.А.Зибарева, при заключении брака преобладали не любовные мотивы, не осознание необходимости воспроизводства жизни, а стремление получить лицо, без которого невозможно создать семью; хозяйку, выполняющую целый цикл работ, несвойственных или недоступных мужчине. Эту же причину не исключает и А.Я.Ефименко: "Молодые люди и вдовцы решаются на женитьбу не столько по влечению сердца, сколько, по необходимости чисто экономической".

"Основа народной жизни, семья, у здешнего населения, - подчеркивал П.С.Ефименко в одном из своих исследований, - складывается главным образом под влиянием экономических, материальных побуждений: жизнь промыслового человека, обусловливает необходимость брака. Крестьянин женится рано, для поддержания родного хозяйства или наличных членов семьи; ему нужна рабочая сила, он и получает ее в лице жены. Считая брачную жизнь следствием чисто хозяйственных потребностей, крестьяне все женятся, за исключением разве неизлечимо больных и уродов, да еще раскольников" .

Мнение Г.Вертепова в целом согласуется с этим: "Чувство любви по большей части не играет почти никакой роли. Большинство браков заключается по побуждениям экономического характера" (9, с.88). Однако он выделяет еще два других мотива: случайность и привычку. "Часто все дело сводится к простой случайности: вздумал - и женился. Немало брачных союзов являются результатом привычки, приобретенной в добрачном сожительстве".

Браки, основанные на любви, были редки, исключение составляли Онежский, Кемский и Поморский берега, где родители уступали сговорившимся между собой детям, и "большинство браков совершалось по взаимной симпатии". Недаром здесь были распространены пословицы и поговорки:

Хоть в лесной избушке жить, да за любимым быть.

Хоть бы на камушке нагим, да с миленьким одним.

Ну, сошлись два голыша, да любовь хороша!

Таким образом, в основе как коллективных, так и индивидуальных норм поведения, касающихся взаимоотношений юношей и девушек, лежал взгляд на семью как на важнейшее и непременное условие жизни каждого крестьянина. Вся система поведения молодежи в добрачный период была ориентирована на развитие тех отношений, которые должны завершиться вступлением в брак. В целом все "посиделки" назывались игрой; если игра не заканчивалась браком, то считалось, что перехода в иную возрастную категорию не произошло, и общественное мнение расценивало таких людей как неполноценных. Так, после 25 лет для девушки каждый год считался "напрасно просиженной лавкой". Тридцатилетний возраст был конечным временным барьером холостой жизни и для мужчин. Засидевшегося холостяка причисляли к разряду стариков; в последующих молодежных гуляньях он уже участия не принимал, а женатые молодые мужчины - "женачи" чурались его. По мнению М.М.Громыко, такой образ жизни считался отклонением от нормы, странностью. "Вообще говоря, почти все девушки в деревне выходят замуж. Даже если девушке случилось "проступиться", забеременеть и родить, то она все же сыщет со временем мужа, хотя какого-либо бедняка или вдовца. Таким образом, "незамужницами", "вековушами" или "домахами" остаются лишь весьма не многие. Но и здесь причиною бывает большей частью не "грех", а лишь физическое уродство или душевное расстройство.

Семейного человека поморы называли "семьяк", а имеющего большую семью - "семьянистой"; "семьиться" означало делаться семейным человеком, заводиться семьею. Вообще семейные узы уважались северными жителями. Чистота нравов требовалась более от замужней женщины чем от девушки. По этому поводу И.Калинин писал: "Несмотря на жизнь супругов в разлуке, до последнего времени на Онеге не замечалось особого понижения нравственности. Случается иной раз так, что едва успеют повенчаться, как молодожен должен ехать на ч жую сторону в составе артели, и, тем не менее, оставшаяся дома молодуха весьма редко нарушает супружескую верность".

А Г.Цейтлин об отношениях между мужем и женой, юношей и девушкой отзывался следующим образом: "После того, как парень и девица превратятся в мужа и жену, у каждого из них тоже очень ограничено общение с посторонними другого пола. Не считаются предосудительными беглые деловые разговоры и обмен несколькими фразами в гостях. Но, например, прогулка по улице женатого мужчины с посторонней женщиной или замужней женщины с посторонним мужчиной, уже противоречила бы местным обычаям" .

Вплоть до первой четверти XX века брак являлся экономической сделкой между семьями (к весне нужна работница), но наблюдалась интересная деталь: традиционное осознание этой "экономической сделки" молодежью создавало возможность свободных добрачных отношений в своем кругу. По сведениям конца XIX - начала ХХ веков, на добрачные половые связи молодежи родители смотрели сквозь пальцы. "Местное общественное мнение относится сравнительно терпимо к случаям несоблюдения "девичьей чести" до брака". Общерусская тенденция к свободному взгляду на добрачные отношения молодежи, по мнению Т.А.Бернштам, имевшая архаичные корни, приводили к появлению добрачных детей: "Холостяга пока женится, 2-3 детей имеет от разных матерей" .

Обычаи публичного оповещения о "нечестности" молодухи на следующий день после свадьбы, - по мнению Т.А.Бернштам, - были редки и, как правило, связаны были с женитьбой парня не по своей воле (т.е. это был способ мести с его стороны). В северо-русской свадебной поэзии сохранились коротенькие песенки-заклинания, широко распространенные в основном в ритуалах, связанных с главным персонажем обряда - невестой - и особенно с той частью обряда, которая включает испытание молодки родом жениха после первой брачной ночи. Вслед за расспросами тысяцкого о честности или нечестности девушки в зависимости от ответа невесте пелись песни-заклинания с пожеланием благополучия или хулительные песни.

Так, если на вопрос: "Лед долбил или шугу мешал?" - жених отвечал в пользу невесты, то ей пелась песня сродни величальной:

Чья это умная дочь,

Да чья это разумная дочь?

Да умнаго батюшка,

Сколько в лесу кочек -

Столько тебе дочек,

Сколько угородов -

Столько уродов,

Сколько в лесу пеньков -

Столько тебе шпаньков...

В этом случае вместо определений "умная", "разумная" за невестой закреплялось производное от ругательного - "блецкая".

Приведенные тексты - это песни с императивным заклинательным тоном; с их помощью "род" как бы участвовал в создании новой семьи".

"Меры посрамления родителей, когда дочь девица выйдет в замужество не целомудренною в Пинежском уезде употребляются следующие: на другой день после венца приготовляется особая « колюбака». Если невеста оказалась целомудренной, пирог наполняется рыбой. Но ежели она не сохранила девственности, в таком случае колюбака печется с пустым местом. По получении ее, родители невесты или радуются, или плачут. В особенности бесчестье падает на мать, которая не могла сберечь свое дитя от постыдства. Нецеломудрие молодой обозначается также подаванием родителям ею пива в оловянном стакане с проверченной дырой. Эти обряды как бы подчеркивали, что благовоспитанность девушки, ее целомудрие зависит от отца и матери". Однако, на внебрачных детей часто смотрели снисходительно. Более того, даже на Поморском и Зимнем берегах, находившихся под сильным влиянием старообрядчества, довольно часты были добрачные ("сколотные", "загульники") дети, причем и они в редких случаях являлись препятствием к браку. Старообрядцы считали забеременевшую до брака девушку достойной с успехом выйти замуж, ей даже отдавали предпочтение - значит, способна к деторождению.

В 1868 г. Архангельские Губернские ведомости сообщали: "В тех деревнях, где, как, например, в Лямце, Онежскаго уезда, девушками очень дорожат и жених не так то легко высватывает себе невесту; они выдаются замуж в пожилых летах, иногда в 25 лет; что развивает усиление распутства. Когда священник делает замечание касательно этого порока,

крестьяне обыкновенно говорят: "Что же нам делать, бачка? Так и искони у нас ведется; девка родит, сама и водится с ребенком". Если свя енник посоветует выдавать дочерей в замужество, когда исполнится 16 или 17 лет, для прекращений порока, то получает в ответ: "Эка парень, корми да воспитывай дочь свою, да, ничего не бывало, поскорее и отдавай в работницы чужому человеку, а родителям-то своим она когда заработает за воспитание? Нет, этак нам не надо". Впрочем, и женихи не брезгуют девичьим пороком" (АГВ, 1868 г., N 28).

О двойственном отношении к таким девушкам говорит также тот факт, что девственная, невинная девушка имела особое название - "непрочата". А.А.Чарушин в статье "Волостные суды в их бытовом отношении" приводит такой пример: крестьянская девушка обратилась в суд с просьбою о выделе ей части отцовского наследства. При разборе выяснилось, что у просительницы трое незаконных детей, и суд, обратив внимание на ее вольное поведение, значительно уменьшил размер причитающегося на ее долю наследства

Представляют несомненный интерес семейные обычаи, касающиеся порядка и условий, а также возрастных границ при заключении брака в Архангельской губернии. Любопытно отношение поморов к брачному возрасту, установленному законом (для юноши - 18 лет, девушки - 16 лет). Прибавить или убавить жениху или невесте несколько месяцев и даже лет не считалось за грех. В Пинежском уезде вступали в брак в большинстве до 20 лет, брали ровню и вообще здесь поощрялся ранний выход девушки замуж - значит, девка не засиделась. По показаниям старост тридцати волостей Мезенского, Холмогорского и Шенкурского уездов, в девяти волостях "молодцы женились в 15 лет и старше, в десяти - в возрасте 16-18 лет и старше, в одиннадцати - не ранее 20 лет. В таком же возрасте "выдают и девок в замужество". Таким образом, ранние браки преобладали лишь в девяти волостях, женитьба 25-35 лет отмечена по 18 волостям (из 30).

На Поморском берегу, например, девицы сидели "в девках" до 27-28 лет, а до 20 лет к ним относились как к девчонкам: "Эта-то стякунья давно ли на камнях сидела, рыбу удила, а уж девицей сделалась!" Только с 27 лет девушка называлась "пожитой", с 28 – переставала ходить на вечеринки, а с 30 лет считалась "старой". Примерно то же самое наблюдалось на Зимнем и Карельском берегах. Скорее всего, поздний возраст вступающих в брак на этих берегах был обусловлен промысловой спецификой данных районов Поморья, где основой экономики являлись отхожие мурманский (Поморский, Карельский берега) или зверобойный (Зимний берег) промыслы, в которых было занято исключительно мужское население. Парни долгое время промышляли вместе с отцами, прежде чем могли завести свое "промысловое хозяйство" - судно, снасти и т.д., чтобы иметь возможность отделиться и привести в дом хозяйку. В отличие от земледельческих районов женщина не требовалась здесь в качестве рабочей силы на основной, хозяйственной работе - мурманском или зверобойном промысле, да и родители не имели стимула, характерного для земледельческой России, - "спихнуть девку скорее с хлеба долой". В тех поморских районах, где основным промыслом был прибрежный лов (Терский, Летний берега) или в какой-то степени развито земледелие и огородничество (Онежский, Кандалакшский, Терский, юго-восточная часть Поморского около г.Онеги), возраст девушек, вступающих в брак, был ниже (23-24 года) .

Сравнивая эти показатели с общерусскими того же времени, можно заметить, что границы брачного возраста в целом на Севере были выше, а период брачной нормы - продолжительнее, чем в других русских областях. Весьма обыкновенным явлением в Холмогорах и Онежском уезде были браки, ког а невеста старше жениха, причем даже шестью годами и более. Священники всячески противились таким бракам - не венчали вообще или до специального разрешения высшего духовного начальства, но к середине XIX века сдались: стали венчать и такие браки. Так, по переписи 1785 года выясняется большое число неравных браков, особенно в XVIII веке, причиной чему было влияние социально-экономической политики государства в период петровских реформ. В это время количество мужского населения в северных уездах сокра илось на 15 - 20%, образовался большой разрыв в численности мужчин и женщин, особенно в возрасте от 20 до 25 лет. В отдельных уездах эта группа мужчин составляла всего 40% от общего числа населения обоего пола своей возрастной группы. Такая диспропорция, безусловно, влияла на формирование семьи, вызывала преобладание не только поздних, но и разновозрастных брачных групп.

Неравные браки отрицательно сказывались на росте численности населения, на физическом его развитии. Это отметил еще М.В.Ломоносов, боровшийся против таких браков. В сохранившейся его публицистической статье "О сохранении и размножении российского народа" он писал: "В обычай вошло во многих Российских пределах, а особливо по деревням, что малых ребят, к супружеской должности неспособных, женят на девках взрослых, а часто жена по летам могла быть матерью своего мужа. Сему с натурою скорому поведению следуют худые обстоятельства: слезные приключения и рода человеческого приращению вредные душеубийства".

Источники, особенно переписные книги 1715 - 1718 гг., отразили много таких примеров. Так, в деревне Тупицыно Пежемской Устьянской волости в 1717 г. учтено всего 36 мужчин. Среди восемнадцати женатых у одного жена старше на 1 год, у троих - на 4-6 лет, у одного - на 15 лет, а у Ивана Григорьевича - на 18 лет, то есть у трети мужчин жены старше.

Фольклорные источники также подтверждают существование в Поморье неравных браков. Так, в поморском свадебном плаче девушка пела:

"Ой, как сдумал батюшко-то взамуж выдавати,

Ой, выдавати меня замуж за старого,

Ой, замуж-от меня не за ровню,

Ой, не за ровней-от замужом жить-то беспокойно,

За младым мужом да было некорыстно,

Ой, как что за ровнюшкой да жить было приятно...".

"Не отдай меня, мати, старому,

Старый муж, погубитель мой,

Погубит мою буйну голову,

Да все девичье украшеньице".

Заключенный брак с обрядами и юридическими условиями считался нерушимым: "Женитьба есть, а расженитьбы нет"; "Худой поп обвенчает и хорошему не развенчать".

Таким образом, анализ предбрачной обрядности позволяет выделить следующие особенности подготовки молодежи к семейной жизни:

1) Особую роль в контексте семейной обрядности играло целенаправленное привлечение обществом внимания детских и молодежных возрастных групп к межполовым проблемам. В повседневной практике такая установка реализовывалась через возможность участия подобных групп в молодежных "сборищах" (посиделках). Конечной целью таких молодежных "собраний" было определение степени готовности к браку предполагаемых пар, ознакомление их с нормами полового поведения, выявление отношения к данному браку сельского общества.

2) Большинство молодежных сборищ и гуляний являлись подготовкой к будущей семейной жизни и отношение к ним определялось в первую очередь этим событием, поэтому "вечеринки", "беседы", "игрища", "хороводы" представляли собой по существу публичные смотры девушек и невест.

3) Несмотря на относительную свободу и поведения молодежи, многочисленные добрачные связи и договоры молодых людей о женитьбе, в Поморье все же практически повсеместно существовал институт насильственного брака. Молодежь по-своему сопротивлялась браку по принуждению: девушки отдавали тайком залоги, после чего родители вынуждены были соглашаться на брак; устраивали свадьбы "убегом", "уходом" и т.д.

4) Основными мотивами заключения брака были следующие: побуждения экономического характера, случайность, привычка, любовь, осознание необходимости воспроизводства жизни.